Безопасность РБМК-1000

После чернобыльской аварии в корне поменялись представления о безопасной работе на реакторах РБМК. Это нашло свое отражение во всём: в конструкции реактора и его системе управления, в проектной и эксплуатационной документации, в системе подготовки эксплуатационного персонала, обучения специалистов реакторщиков и в работе надзорных органов. Сегодняшние специалисты не могут представить себе обстановку тех лет, и рассказы об этом часто воспринимают как сказки. Но кто бы что сейчас не говорил, все, кто обучались работе на реакторах атомных станций до 1986-го года, знали твердо одно. Неконтролируемый разгон реактора (условно говоря, ядерный взрыв) невозможен. И невозможен он по двум причинам: 1) Отрицательная обратная связь в виде «быстрого» мощностного коэффициента реактивности (мощность растет – реактивность падает); 2) Наличие аварийной защиты, которая срабатывает при первых признаках начала такого разгона и заглушает реактор, быстро вводя большую отрицательную реактивность. Ни у кого не было ни малейших сомнений, что реактор РБМК-1000 удовлетворяет этим первейшим требованиям ядерной безопасности (иначе врядли кто согласился бы на нем работать). О том, что на самом деле все обстоит совсем по другому узнали только после чернобыльской аварии. Но даже, если реактор АЭС не может взорваться как атомная бомба, на нем возможны серьёзные аварии, связанные с большими разрушениями и выбросами радиоактивности. Такие аварии происходят при нарушении баланса между тепловыделением и теплоотводом в активной зоне реактора по той или иной причине, зависящей или независящей от действий эксплуатационного персонала. О возможности таких аварий, разумеется, всем было прекрасно известно и именно вокруг этого разворачивались все мероприятия по обеспечению безопасности. Более того, правила ядерной безопасности ПБЯ-04-74 (п. 10.2 и 10.3) предписывали проводить такие мероприятия на регулярной основе, создавая для этого специальные комиссии по проверке и улучшению состояния безопасности. Не реже, чем раз в три года такую комиссию формирует Госатомнадзор, и не реже чем раз в год Дирекция атомной станции. Ответственность за внедрение мероприятий по повышению безопасности согласно п. 10.1 несет «ведомство, в подчинении которого находится АЭС» (в данном случае это Минэнерго СССР). Заметим, что никакой специальной ответственности такого рода для Главного конструктора и Научного руководителя правила ядерной безопасности не устанавливают. Заметим также, что Госатомнадзор, выпустивший эти правила, до 1989 г не являлся независимым государственным органом, и сам фактически входил в состав ведомства Минсредмаш СССР. Для координации всех работ в атомной энергетике, в том числе и по безопасности, существовал межведомственный научно-технический совет (МНТС) под председательством акад. А.П.Александрова. Он также фактически находился в составе Средмаша. Такой порядок вещей образовывал и поддерживал четкий водораздел между физикой и конструкцией собственно реактора с одной стороны, и технологией и конструкцией систем, обеспечивающих его функционирование с другой стороны. Первое, это «святая святых» Главного конструктора и Научного руководителя, куда никто из посторонних не допускался ни под каким видом. А вот второе – это «рабочая площадка» для всех остальных, кто вовлечен в общее дело по созданию и эксплуатации АЭС с РБМК, и где проектировалось, создавалось и строилось оборудование АЭС, обеспечивающее надежную и безопасную эксплуатацию реактора. Никто из этого «второго» круга не подвергал сомнению (да и не мог бы этого сделать при всем своем желании) надежность и безопасность аварийной защиты и физики реактора. Вся видимая (т.е. та, от которой остались какие-либо документальные следы) деятельность по обеспечению безопасности касалась именно этой второй части. Здесь и техническое обоснование безопасности в проектах АЭС (ТОБы) и различные решения МНТС, протоколы совещаний, приемо-сдаточные акты и т.д. Тщетно искать во всей этой документации хоть какого-то упоминания об ОЗР или об опасности работы на малой мощности и вообще чего-нибудь, касающегося недостатков физики реактора и ошибок конструкции его активной зоны. Ситуация не изменилась и после того как прозвенел первый звонок - авария на 1-м блоке ЛАЭС в 1975 г. Гл. конструктор и Научный руководитель провели своё внутриведомственное расследование, не сообщив никому никаких подробностей. Также келейно были внесены изменения в конструкцию и системы регулирования и защиты реактора, в регламент эксплуатации. Никому ничего объяснено не было, но так как все эти изменения очевидным образом способствовали повышению стабильности работы реактора и облегчали управление им, то они и без объяснений были восприняты нормально. Конечно, циркулировали слухи о том, что на ЛАЭС произошло что-то очень серьезное, из ряда вон выходящее, но дальше этого дело не пошло. Работа в условиях соблюдения режима секретности имеет свою специфику, и накладывает на участвующих в ней людей определенный отпечаток. Они предпочитают молчать даже тогда, когда это не связано прямо с сохранением гос. тайны. Только спустя три десятилетия непосредственный свидетель этих событий В.А.Борец опубликовал свои воспоминания. Эти яркие впечатления ему очень хорошо запомнились. Но вот то, как этот опыт (аварии на ЛАЭС) был транслирован дальше, за пределы узкого круга лиц в Средмаше и случайных свидетелей аварии, ему видится сейчас (спустя 30 лет) в искаженном свете. В.А.Борец считает, что о концевом эффекте и положительном быстром мощностном коэффициенте, проявления которого он наблюдал на ЛАЭС, стало всё всем известно после его докладов своему руководству. И он уверен, что соответствующие предложения по изменению конструкции стержней регулирования и др. вошли в протоколы межведомственного совещания по безопасности РБМК, в котором он сам активно участвовал. Но вот эти протоколы, и что же? Мы видим здесь все, что угодно, начиная от опасности землетрясений и кончая необходимостью доработки «холодильника пробоотбора». Но нет ни единого слова про опасность малого ОЗР, работы на малой мощности или еще чего нибудь в этом роде, о чем говорит Борец, и о чем спустя два года уже кричали на каждом перекрестке. А в тот момент реактор как считался сверхнадежным и абсолютно безопасным в ядерном смысле, так им и остался. До чернобыльской аварии оставалось полтора года. Гораздо более продуктивна (судя по прилагаемому документу), и значительно ближе к проблемам собственно ядерной безопасности работа, выполнявшаяся непосредственно силами ЧАЭС. Но и здесь нет ни слова об опасных особенностях физики и конструкции реактора, или опасных режимах эксплуатации. О них просто не знали. Как же не знали, скажете Вы? Ведь еще в 1983 г на физическом пуске 4-го блока ЧАЭС был выявлен концевой эффект. Да был, и в отчете по физпуску среди прочего, в таблицах, описывающих на десятке страниц дифференциальные характеристики эффективности стержней регулирования, есть некоторое количество строк, где видна эта эффективность с обратным знаком. Ну и что? Если сейчас, уже после того, как реактор давно взорвался, главный конструктор доказывает, что концевой эффект в этом практически не виноват, то как же тогда можно было предположить, что на физ. пуске обнаружено нечто страшное? Вот как, очень спокойно, этот факт отмечен в одном из пунктов акта комиссии по физ. пуску (п. 2.8). Гораздо интереснее другое. В этом же акте (п. 3.4) дается фактически рекомендация по изменению конструкции стержней АР со ссылкой на то, что это уже было сделано ранее на 3-м блоке ЧАЭС. Изменение состоит в том, что отъединяются графитовые вытеснители от поглощающих секций стержней и размещаются в нижней части каналов СУЗ, т.е. выводятся за пределы активной зоны. Наверняка, это техническое решение, тайно принятое главным конструктором после ленинградской аварии, и вследствие круговой поруки и умело используемого инструмента секретности не оставившее никаких документальных следов. Во всяком случае никто сейчас не может точно вспомнить когда , как и почему это было сделано. И комментарии тут по-моему излишни. P.S. Неужели опасные свойства реактора РБМК-1000 не были известны его разработчикам еще на стадии проектирования? Как это может быть, что при выборе основных характеристик реактора, проводя соответствующие расчеты и эксперименты на критических сборках, не обнаружили возможную положительность быстрого мощностного коэффициента реактивности и возможность введения аварийной защитой положительной реактивности вместо отрицательной? Этого действительно быть не может, и наряду с оптимистическими расчетами характеристик будущего реактора были и пессимистические, которые не были приняты во внимания. После почти 25-летнего молчания появились, наконец, достаточно подробные мемуары на эту тему. Но к 30-ти летнию Чернобыльской аварии эти мемуары были заблокированы и исчезли из открытого доступа. Однако, сохранилась копия, предусмотрительно сделанная на всякий случай, и любой желающий может с ней ознакомиться. к карте сайта