RUSО чернобыльской аварии ( Н.В.Карпан).
(стр.474- 516).		 

Глава 3
ПОКАЗАНИЯ СВИДЕТЕЛЕЙ

11. 06. 87
Заседание № 5.

 Трегуб Ю. Ю. (НСБ 4 блока)U [1]. К 00 часам 26 апреля на щит управления 4-м энергоблоком стали подходить люди. Появился состав из чернобыльского пусконаладочного предприятия «Смоленскатомэнергоналадка»: Паламарчук, Шашенок. С турбинного завода Кабанов. Из «Донтехэнерго» - Метленко. Увидел Кудрявцева, Проскурякова, Киршенбаума, Топтунова, Столярчука. Был вызван Орленко и еще кто-то из замов начальника электроцеха.
Местом для своего наблюдения за происходящим я избрал пульт старшего инженера управления турбинами (СИУТа) у панели 8-го турбогенератора. Примерно в 5-15 минут первого часа я услышал разговор между Акимовым и Дятловым. Суть его состояла в том, что Дятлов хотел, чтобы реактор работал на мощности 200 мвт. Акимов, он держал в руках программу, приводил доводы, видимо возражал. Это судя по выражению его лица, мимике. Это и заставляет меня думать, что снижение мощности производилось по указанию Дятлова. Хотя прямого приказа с его стороны я не слышал. Потом послышался предупредительный сигнал снижения расхода воды. Сигнал был такой, что меня насторожил. И я оказался около СИУРа. Я услышал еще команду Акимова: «Держи мощность, держи мощность!».		  
474
 
При переходе с автоматического на ручное управление Топтунов провалил мощность, это я тоже услышал. Но он принял правильные меры для поднятия мощности. Ему помогал Акимов. СИУР больше занимался стержнями. А пульт управления большой и очень неудобный для эксплуатации. При извлечении стержней в такой ситуации требуется особое внимание, осторожность. Надо извлекать поглотители примерно на одну величину. Я подсказывал Топтунову, какие стержни лучше выбрать. Он делал, как знал.
Дятлова за спиной я тоже заметил. И когда мы подняли мощность реактора до 200 мвт, я вернулся к пульту СИУТа. Когда я смотрел в последний раз до аварии поле распределения, то СИУР извлек близко к концевикам около половины стержней, а остальные примерно на два метра. Последнее значение ОЗР, которое я видел, в активной зоне находилось примерно 19 стержней.
При мне блокировались и сигналы автоматики аварийной защиты (АЗ-5). Видел, как очень быстро была смонтирована кнопка МПА. Видел Метленко с телефонным аппаратом.
Председатель – Кто вывел автоматику АЗ-5?
Трегуб - Такая команда идет через начальника смены блока. А разрешение дает начальник смены станции. Как получилось в данном случае, я не знаю.
Дятлов - А если защита выводится в соответствии с Регламентом? Нужно ли начальнику смены блока спрашивать разрешение?
Трегуб - Есть некоторые защиты, где не надо спрашивать разрешения.
Прокурор - Из ваших слов следует, что команду Акимову снижать мощность аппарата до 200 мвт дал Дятлов.
Трегуб молчит.
Прокурор - Зачитайте протокол очной ставки. (Зачитывается протокол очной ставки).
Ответ Ю. Трегуба на подобный вопрос:
«Я закончил свою смену в 00 часов, а в 00 часов 15 минут я находился около стола Акимова. Дятлов дал команду снизиться до 200 МВт, Акимов возражал».
Председатель - Правильно?
Трегуб - Да. Я уточнил, время не позже 00 часов 15 минут.
Председатель - Где был Дятлов во время провала мощности?
Трегуб - Когда был провал мощности, я Дятлова рядом видел.
Председатель - Кто дал команду заглушить реактор?
Трегуб - Я слышал команду Акимова: «СИУР - заглушить реактор!». Был и ответ: «Реактор заглушен!». Но это уже после эксперимента.

(перерыв 14:00 - 15:00)

  
475
 
Вопросы суда к Лютову М.А. [2]:

Эксперт - Были ли произведены физические расчеты, обоснующие проведение начала испытаний в наиболее благоприятный момент по реактивности? Был ли проведен расчет хода реактивности для снижения мощности реактора с 1600 до 200 МВт?
Лютов - Похоже, график был не очень продуманный.
Эксперт - Чем плохо 200 МВт, по сравнению с 700 МВт?
Лютов - На этом уровне мощности сильнее проявляется паровой ффект.
Эксперт - Вы знали, что будет эксперимент по выбегу ТГ?
Лютов - Нет, не знал. Знал только об останове. Узнал об эксперименте от Коваленко после аварии.
Эксперт - Вам не давалась команда о том, чтобы Вы никому не давали сведений о результатах экспресс - анализа спектрометрических проб, которые делали ваши специалисты?
Лютов - Нет, не давалась.
Защитник Брюханова - Каковы были Ваши обязанности по плану ГО?
Лютов - Начальник запасного (выездного) штаба.
Брюханов - Кем утверждалась программа физпуска?
Лютов - Председателем Госкомиссии.
Брюханов - Кто принимает экзамены у дежурного персонала перед физпуском?
Лютов - Комиссия под председательством НИКИЭТ.
Брюханов - Ваши дополнительные обязанности в штабе ГО (с ООТ иТБ)?
Лютов - Только начальник резервного штаба.
Брюханов - Я Вам ставил задачу проверить, почему при остановах блока 3 и 4 наблюдалось увеличение выбросов в атмосферу при работающем УПАКе?
Лютов - Это не то, не помню.
Защитник Фомина - Почему не было представителя ОЯБа на эксперименте?
Лютов - Со мной программу не согласовывали, с ОЯБом тоже.
Фомин - Кто на ЧАЭС отвечает за ядерную безопасность от руководства?
Лютов - Я.
Фомин - Вы ознакомились (под роспись) 25.04.86 с графиком останова, где перечислены эксперименты?
Лютов - Я не помню, наверное, так. Но ответственным там обозначен электроцех.
Фомин - Программу 1985 года, будучи и. о. главного инженера станции, Вы утвердили без согласования даже с ОЯБом.		  
476
 
Лютов - Да, я мог. Потому что я был одновременно и ЗГИС по науке. А вот Вам нужно было согласовывать. Причем тогда она выполнялась после ППР, с большим оперативным запасом реактивности.
Фомин - Энергоблок останавливали более суток. Почему при этом не присутствовал никто из отдела ядерной безопасности?
Лютов - Был Чернышев вначале, потом ушел. Его надо было вызвать на ночь.
Фомин - Почему особое приглашение? Есть порядок. Работник отдыхает и сам звонит на станцию, узнает, когда ему прибыть.
Дятлов - Есть приказ директора ЧАЭС о том, что при запуске или глушении реактора начальник или заместитель начальника отдела ядерной безопасности обязан присутствовать.
Лютов - Я не знал.
(Далее суд выясняет, был ли такой приказ на самом деле. Выясняется, что был).
Фомин - Я хочу объяснить суду, что 26.04.86 ОЯБом инициатива по обеспечению ЯБ была упущена.
Дятлов - Вы были членом комиссии по физпуску?
Лютов - Да.
Дятлов - Какие основания были у комиссии по физпуску принять блок, имея на отдельных стержнях положительную реактивность при их погружении в активную зону, а на других стержнях СУЗ эффективность была равна нулю (15-17 стержней)?
Лютов - Эффекты были оценены, они были малы.
Дятлов - Кто дал право переносить результаты этих экспериментов на горячую зону выгоревшего реактора?
Лютов - То что произошло, могло быть только при отклонениях допущенных во время испытаний:
- малый запас реактивности;
- малый расход питательной воды;
- большой расход воды по КМПЦ.
Дятлов - Была ли Вами разъяснена персоналу опасность этих вещей?
Лютов молчит.
Защитник Рогожкина - Вы знали 25.04.86 о том, что запас реактивности был меньше 15 стержней?
Лютов - Сейчас знаю, а тогда не знал.
Защитник Лаушкина - Вы получали предписания Лаушкина?
Лютов - Да.
Защитник Лаушкина - Были среди них существенные?
Лютов - Да.		  
477
 
Защитник Лаушкина - Он их контролировал?
Лютов - Да.
Эксперт - Приказом директора (начальника штаба ГО), Вы были назначены начальником расчетно-аналитической группы. Что Вы делали конкретно?
Лютов - Собрал людей, поставил задачу. Определяли подкритику 4-го реактора и т.д.

 Лысюк Григорий Васильевич (1949 год. рождения).
- Я работал старшим мастером электроцеха до аварии. С программой ознакомился (по черновику) за неделю. Моя обязанность была -продублировать один из выходов блока МПА. В действующую цепь подключились в конце дня 24.04.86.
По 26 апреля. Пока шли подготовительные работы, я стоял в самом темном углу, чтобы не мешать. Потом был инструктаж. Я понял Метленко так, что вначале будет команда «осциллографы - пуск», потом «нажатие МПА». Но он дал только одну команду, а потом смотрит на меня и молчит. И я нажал. Задержка была 1-3 сек., но с осциллографом спорить не буду.
Потом был спокойный разговор, что надо глушить реактор. Потом был возглас СИУРа об изменении мощности реактора с аварийной скоростью. Потом Акимов дал резкую команду
«АЗ-5». Сорвал бумажную наклейку с какой-то кнопки, и кто-то ее нажал, то ли он, то ли Топтунов. После этого раздался взрыв. Когда гул взрыва стал стихать (прошло 1-3 секунды), я увидел Дятлова, приближающегося справа (от БЩУ-Н) к середине БЩУ. Он сказал - всем перейти на резервный щит управления. Но туда никто не пошел. Акимов воскликнул «Дизеля!» и начал включать НОНПы и НОАПы.
Были доклады о пожарах в машзале, на площадке ПЭН и т.д. Акимов начал вызывать пожарную команду, но связи не было.
И еще. Дозик не выпускал людей с АБК-2, а нас было человек 40-50. На вопрос - какая обстановка, он ответил - до 40 тысяч β - частиц.
Председатель - Какая все-таки была обстановка на блоке до начала испытаний?
Лысюк - Были элементы некоторой нервозности в связи с вибрационщиками.
Председатель - Команда Акимова - «нажать кнопку АЗ-5», была до взрыва или после?
Лысюк - До взрыва.
Прокурор - Крик СИУРа, что реактор меняет мощность c аварийной скоростью, был до нажатия кнопки АЗ?
Лысюк - Да.
  
478
 
Дятлов - Где был Акимов после закрытия СРК, но до «АЗ-5»?
Лысюк - В моем поле зрения Акимова не было, я стоял спиной к нему.
Рогожкин - Когда вы покинули БЩУ?
Лысюк - Через 5-10 минут.
Рогожкин - Аварийное автоматическое оповещение слышали?
Лысюк - Где-то, возможно в переходной галерее, слышал - «Аварийная ситуация на 4-м блоке».
Председатель - Кто командовал всеми испытаниями?
Лысюк - Техническим руководителем был Метленко и он все время контактировал с Дятловым (дословно - К.Н).
Председатель - Дятлов все время был на БЩУ?
Лысюк - Какое-то время отсутствовал, не могу сказать сколько раз и сколько времени.
Председатель - Об уровне радиации что знаете?
Лысюк - Знаю, что был высокий. Дозиметристы сказали, что плохая обстановка.

Газин Сергей Николаевич (1958 г. рождения) СИУТ блока 4 с 1982 г.
25 апреля работал с 16 до 24. После смены остался на эксперимент. Мы остались в качестве наблюдателей.
26.04.86, приблизительно в первом часу ночи, мое внимание привлекло то, что с аппаратом что-то случилось. Стало ясно, что реактор теряет мощность. В первый момент СИУР Топтунов начинал поднимать мощность один. Он очень быстро нажимал на кнопки. Потом возле пульта СИУРа столпились люди.
Я увидел снижение давления в барабанах-сепараторах, закрывались РДС, потом ТГ подхватилась, появилась минимальная электрическая нагрузка. Потом включили по четвертому ГЦН на каждой стороне.
Вскоре приступили к операции выбега. Кнопка МПА имитировала создание аварийной ситуации.
Был проведен инструктаж. Метленко объявил, какие команды он будет давать. Я понял его так, что по команде «пуск» нужно нажимать кнопку «МПА» и глушить аппарат. Уже после аварии я узнал, что реактор был отключен не кнопкой МПА, а кнопкой «АЗ-5» позднее закрытия СРК.
Меня интересовал вопрос снижения оборотов ТГ после закрытия СРК. Первый удар был при оборотах турбины 2400 об/мин. Удар был сильный. Я посмотрел на пульт СИУРа. Топтунов что-то говорил Акимову. Потом я услышал, как Акимов сказал - «питание муфт».
Потом с блока 3 пришел сигнал о потере уровня в напорном бассейне. 		 
479
 
О радиационной обстановке. Забегал на БЩУ Самойленко, сказал что мощность дозы больше 1000 мкР/сек.
Председатель - Вы были при снижении мощности в начале смены?
Газин - Был.
Председатель - Что можете рассказать суду по этому событию?
Газин - Во время снижения мощности к Топтунову подошел Акимов, Дятлов, Трегуб и что-то там делали. Мощность падала почти до нуля. Потом ее подняли до 200 МВт.
Прокурор - Ранее Вы говорили, что перед аварией открылись ГПК?
Газин - Сам я не видел, это мне сказал Столярчук.
Эксперт - Вы были рядом с Киршенбаумом. Что он делал?
Газин - Поддерживал давление в КМПЦ.
Эксперт (Мартыновченко) - Кто руководил экспериментом?
Газин - Основные моменты программы определял Метленко. Но Дятлов не был в стороне.
Эксперт - Во сколько Вы ушли с блока?
Газин - Часа два- полтора были на улице вблизи четвертого блока, потом пошли на АБК-1. Пробыли там минут 40, потом пошли в бункер, оттуда домой.
Фомин - При мощности реактора 700 -1000 МВт Вы могли бы сделать на ТГ-8 50 МВт электрических?
Газин - Вполне. Взял бы лишний пар на БРУ-К.
Защитник Дятлова - Какие команды Дятлова Вы помните и кому он их давал?
Газин - Я помню только команду на включение четвертого ГЦН.
Защитник Рогожкина - Вы помните, включалось ли аварийное оповещение?
Газин - Да, после включения НОНПов, НОАПов (хотя ручная арматура на них была закрыта).

Бабичев Владимир Алексеевич (1939 г. рождения, НСБ блока № 4).
26 апреля утром меня разбудил телефон. Было 4 ч 45 мин. Сказали, что произошла «Общая авария». Я перезвонил НСС Рогожкину Б.В., тот сказал что в 5 ч 15 мин будет автобус от городской остановки.
Когда подъезжали к ЧАЭС, контуры четвертого блока показались расплывчатыми, а снизу шел подсвет соломенного оттенка.
Дятлова я нашел в бункере. Он приказал сменить НСБ А. Акимова и включить пару НОАПов. По пути на блок я встретил начальника ООТиТБ Красножена и попытался узнать у него радиационную обстановку. Ничего страшного тот мне не рассказал.		  
480
 
На БЩУ - 4 были Фомин, Ситников, Чугунов, Орлов, Акимов, Топтунов, СИУБ, СИУТ. Акимов рассказывал Фомину о происшедшем, потом сообща стали обсуждать, как лучше подать воду в активную зону для расхолаживания реактора. Фомин считал, что подача воды – это главное что нужно делать. Этим и занимались.
В 6 часов я сказал Акимову - ты свободен. Давай оформим оперативный журнал, но журнала мы не нашли.
Позднее на БЩУ - 4 пришел Лютов, он подтвердил, что нужно подавать воду в активную зону. Фомин давал такие же указания. С Лютовым два раза выходили на РЩУ, смотрели на блок.
В 7 ч 30 мин приехал Смагин, мы с ним обсудили сомнительность подачи воды в реактор, но другого приказа не было. И мы решили без сомнения продолжать.
С начальником РЦ-2 А. Коваленко ходили осматривать помещения РЦ. Мы боялись и подумать о разрушении реактора, тем не менее, это случилось.
В 11 ч 30 мин позвонил Л. Водолажко и сказал Смагину, чтобы он меня отпустил для комплектования персонала.
С программой я не знакомился.
Прокурор - Как Вы считаете сегодня, правильно ли заливали реактор водой?
Бабичев - Не знаю. Точно так же я могу спросить, правильно ли реактор забрасывался свинцом.
Прокурор - Координировал ли Рогожкин действия персонала смены?
Бабичев - Я работал без контакта с ним.

Ювченко А., (СИМ РЦ - 2)
Я был в комнате СИМов, когда прозвучали взрывы. Стены там метровой толщины, но мне показалось, что от взрыва они прогнулись. Дверь вышибло взрывной волной. Нарушилась телефонная связь. Через некоторое время с 3-го блока прошел вызов - просили принести носилки для пострадавшего. Я выбежал в коридор, там встретил Дегтяренко. Еле узнал его, он был обожжен паром. От него узнал, что у ГЦН остался оператор Ходемчук.
Кинулись его искать. Левая половина КМПЦ была почти целая. Помещений правой половины КМПЦ почти не существовало. Там я увидел Русановского, он был в шоке, показывал на провал и говорил – «Там Валера Ходемчук!» ГЦНы куда-то рухнули.
Видел дозика в противогазе. Он промычал, что все в зашкале.
Председатель - Как получил ожог Дегтяренко?
Ювченко - Мы с ним практически весь год вместе пролежали в больнице. При переключении ГЦН		  
481
 
нас должны ставить в известность. Команду давал Акимов. Ходемчук и Дегтяренко дежурили возле ГЦН.
Был сильный гидроудар и в результате оборвало какую-то трубу. И паром обожгло Дегтяренко лицо. О включении дополнительных главных циркуляционных насосов я не знал. Акимов дал команду операторам, а они руководителям своим не доложили.

Далее из книги «Чернобыль. Так это было. Взгляд изнутри».
(А.Я. Возняк, С.Н. Троицкий. Москва, ЛИБРИС, 1993 год)

Орленко (начальник смены электроцеха).
Моя задача в ходе эксперимента - наблюдать за измерениями электрополя ротора. Я наблюдал за амперметром. Заметил, как снижалась частота тока и упала. Где-то через 30 секунд началась вибрация.
Турбинистам еще надо было время. Они не успели провести свои измерения. Разговаривал заместитель начальника турбинного цеха ЧАЭС Давлетбаев то ли с Акимовым, то ли с Дятловым. О том, что надо закончить работу по виброиспытаниям. Тревога была, что можно реактор остановить и не закончить испытаний.
Давлетбаев Р. (заместитель начальника турбинного цеха).
Дятлов был на щите управления во время провала мощности реактора. Я, как представитель турбинной службы, остался, чтобы помочь представителям Харьковского турбинного завода. Им хотелось сделать замеры вибрации во время испытаний на выбег. Дятлов разрешил. Знаю, что был провал мощности, но ее подняли, чтобы окончить испытания… Еще скажу, что перед испытаниями на щите управления было неспокойно. Дятлов говорил Акимову: «Чего вы тянете?».
А. Кабанов (инженер Харьковского турбинного завода).
К 15 часам 25 апреля мы могли проводить испытания. Надо было проверить вибрацию на разных оборотах. Товарищи из «Донтехэнерго» готовились к своим испытаниям. Они нам мешали.
 Свидетель Г. Дик, начальник смены ЧАЭС.
В реакторе создалась локальная критическая масса, что послужило разгону на быстрых нейтронах. Разорвало каналы. Пар попал в реакторное пространство, разорвал схему «Е», после чего произошел взрыв водорода. Как заключила правительственная комиссия - виновен персонал. Я с этим не согласен...
Председатель(обрывает).
Мы вас пригласили сюда не как эксперта по выводам правительственной комиссии.		  
482
 
Свидетель (меняет тему, но затем возвращается).
Реактор был подготовлен к взрыву предыдущим временем эксплуатации. Я считаю, что персонал не знал, что при работе на малой мощности реактор переходит в ядерноопасное состояние. Нигде в Регламенте не было сказано, что если в активной зоне менее 15 стержней-поглотителей, то аппарат переходит в ядерноопасное состояние.
Мы по физике реактора совершенно не знали об опасностях<...> Все не знали об опасности работы реактора на малой мощности<...> Если человек не знает опасности, то он будет до конца исполнять программу испытаний.
Прокурор. Было ли раньше в регламенте записано, что при снижении запаса реактивности в активной зоне менее 15 стержней реактор надо останавливать?
Свидетель. Я старый регламент забыл. Теперь, после аварии, новый.
Прокурор. Да, вот это подготовочка! (разводит руками удивленно).
Эксперт. Вы сказали, что в реакторе возникла локальная критмасса. Есть ли факты это подтверждающие?
Свидетель Г. Дик. РБМК был спроектирован с отступлением от норм ядерной безопасности, паровой эффект положительный. Это привело к разгону реактора. Такого быть не должно по всем учебникам физики.
Эксперт. Если бы работали ЛАРЫ, возникла бы критмасса?
Г. Дик.ЛАРЫ тут ни при чем. Они сверху активной зоны, а снизу их нет. Паровой эффект всегда был в реакторе. Но когда стержни пошли вниз, то сместили нейтронное поле, и внизу создалась критмасса.

Свидетель И. Казачков, бывший начальник смены 4-го энергоблока ЧАЭС
Мы не знали, что в случае меньшего, чем 15 стержней РР запаса реактивности в активной зоне, реактор переходит в ядерноопасное состояние.
Прокурор. Могли ли быть такие последствия, если бы персонал выполнял требования регламента?
Свидетель. Видимо да. Даже при соблюдении регламента могло взорваться. Там положительный паровой эффект. Даже при разгерметизации контура был бы взрыв.
Эксперт. Можете ли Вы сказать, что после проработки причин аварии Вы знаете подробно ее причину?
Свидетель. Да, разбирали. Но полного понимания нет. Если уж изучать, то надо брать документы, карандаш... Я считаю, что реактор такого типа рано или поздно должен был взорваться. Это объемно-положительный реактор, который никто в мире не использовал.
  
483
 
Председатель. Но ведь реактор работал многие годы.
Свидетель. Сейчас на реакторе приняты дополнительные меры безопасности. Меньше стал положительный паровой эффект реактивности... А в том состоянии, в котором раньше были аппараты ЧАЭС, на Смоленской, Курской, может быть на Ленинградской АЭС, из-за высокого парового коэффициента реактивности и отсутствия ограничений была постоянная опасность взрыва.

 Свидетель, бывший секретарь партийного комитета ЧАЭС С. Парашин
Я думаю, что вся зарубежная печать сообщит, вся советская общественность после этого суда узнает, что в аварии виновен персонал станции. Персонал виновен, но не в тех масштабах, которые определил суд. Мы работали на ядерноопасных реакторах. Мы не знали, что они взрывоопасны.

Г. Рейхтман, бывший начальник смены реакторного цеха N 2
Впечатление от РБМК, когда я прибыл на ЧАЭС, до этого я работал на других установках...
Председатель (прерывает). Впечатления от РБМК нас не интересуют.
Г. Рейхтман (говорит о подлодках, затем возвращается к теме).
Главная опасность реактора - ядерноопасный. На предварительном допросе я указал шесть причин, которые могли привести к аварии.

Свидетель А. Крят (начальник ядерно-физической лаборатории ЧАЭС).
Я был знаком с графиком испытаний по разгрузке блока, в части снижения нагрузок с 1600 до 300-200 МВт тепловых (то был черновой вариант). Я высказал замечание о том, что не соглашусь с 300-200 тепловых МВт. Надо 1000-700. Дело в том, что мощность ниже 700 МВт приводит к потере запаса реактивности. На этом режиме плохо работает и программа «Призма», то есть система, которая позволяет контролировать операторам физическое состояние реактора. Я возражал на совещании у Дятлова. Говорил, что аппарат на мощности 200 МВт теряет управление…
Мы выпустили пособие по подготовке старших инженеров управления реактором (СИУР). Труд объемный, где-то 120-130 листов. Он изучается месяц, потом собеседование, экзамен. Там, в этом пособии, были широко освещены вопросы реактивности.
Подсудимый А. Коваленко. Почему же отдел ядерной безопасности не включил в регламент, инструкции и т.д. положения об опасности работы реактора при малом запасе реактивности? 		 
484
 
А. Крят. Это, видимо, просчет всей науки. Сегодня уже написано, что если в активной зоне менее 30 стержней, то реактор переходит в ядерноопасное состояние. Аппарат обладает такими отрицательными качествами, что рано или поздно это бы произошло.

Свидетель Н. Штейнберг, заместитель Председателя Госатомэнергонадзора СССР (после аварии был гл. инженером ЧАЭС).
Мы знали, что мы работаем на весьма неприятном аппарате. Мы научились им управлять, приспособились к его хитростям и неприятностям, но мы не знали, что есть такие режимы, которые никем и никогда не прогнозировались.
Защитник. Были ли у реактора конструктивные недостатки?
Н. Штейнберг. Да, были.
Защитник Брюханова. Что Вы можете сказать о Брюханове, как о директоре [2]?
Н. Штейнберг. Я его считаю выдающимся инженером.

 Свидетель Н. Карпан, заместитель главного инженера ЧАЭС [2].

Председатель. От кого и в каком часу Вы узнали об аварии?
Карпан Н. Всю неделю, предшествующую аварии, я провел в Москве, был командирован в НИКИЭТ по вопросу создания РЩУ для блоков 1-й очереди. Вернулся 25 апреля утром, позвонил начальнику своему, Гобову Александру Львовичу (отдел ядерной безопасности) и спросил, как обстоят дела на блоках и нужен ли я сегодня на работе. Он мне ответил, что на 4-м блоке днем 25-го эксперименты будут закончены, осталось только остановить блок, и на останове будет присутствовать наш физик А. Чернышев.
Весь день 25-го я провел дома с сыном (3 года) и дочкой (1 год), а в четыре часа утра 26-го меня разбудила телефонным звонком сестра жены, жившая в Чернобыле. По ее словам, двое ребят-соседей приехали раньше времени с работы (ночная смена) и переполошили весь дом. Работали они строителями на промплощадке ЧАЭС и были свидетелями взрыва. Я сразу позвонил на 4-й блок, все телефоны молчали. Начальник смены третьего блока Юрий Багдасаров сказал, что был взрыв и 4-го блока больше нет. А СИУР блока 2 Константин Рудя даже высказал свою версию о причинах взрыва, по которой тепловой взрыв был вызван разгоном мощности на мгновенных нейтронах в связи с проявлением парового эффекта.
Я сел на велосипед, другого транспорта не имел, и поехал на работу. Но доехал туда не сразу. На дорогах уже были выставлены милицейские наряды, которые всех тормозили и возвращали в город.		  
485
 
Вернулся домой, начал обзванивать начальство. К моему удивлению, Гобов А.Л. находился дома. Начальнику отдела ядерной безопасности об аварии на станции почему-то не сообщили, как и начальнику ядерно-физической лаборатории А.В. Кряту. Я зашел к Гобову, мы дозвонились на АЭС Брюханову, и он предложил приехать вместе с начальником ЧПНП (наладочное предприятие) Александровым, за которым уже выслана машина. Мы вышли к дороге, где на выезде из города нас ждал А. Крят. Так, вчетвером, мы и приехали на ЧАЭС в восьмом часу утра и сразу зашли в бомбоубежище под станцией, где располагался штаб ГО и находилось начальство – директор, главный инженер, секретарь парткома, ЗГИС по науке и руководители некоторых подразделений.
Председатель. Что Вы узнали об аварии, прибыв на станцию?
Карпан Н. От руководства мы не узнали ровным счетом ничего, никаких технических подробностей о случившемся, никакой дозиметрической информации. Как мы ни пытались узнать, кроме всем очевидного факта разрушения взрывом центрального зала, ничего из докладов людей, уже побывавших на 4-м блоке, нам не рассказали.
Из нашего отдела (ОЯБ) на станции еще был начальник лаборатории спектрометрии и КГО Виталий Георгиевич Перминов, который приехал с утренней сменой, чтобы взять анализы воды и мазки выпадений в районе блока 4 и обработать их на спектрометре. Только от него, после 12 часов дня, удалось кое-что узнать. Спектрометрия мазков показала, что в выпадениях есть продукты деления топлива, а 17% активности дает нептуний, что однозначно свидетельствовало о разрушении активной зоны и выносе топлива в атмосферу. Во всех пробах были частицы ядерного топлива. Активность воды, попадавшей на БЩУ-4 и растекавшейся от 4-го блока по нижним отметкам станции, составляла 10–3 кюри на литр. Результаты спектрометрии были сразу доложены Лютову, потом Брюханову и Парашину.
Эта вода принесла много беды тому, кто в ней вымок. Персонал, который не имел дозиметрической информации в первые часы после аварии, и которому не дали возможности вовремя обмыться и переодеться, был обречен на лучевые ожоги и острую лучевую болезнь.
Председатель. Какие задачи ставились руководством и чем конкретно Вы занимались 26.04.86?
Карпан Н. Я не буду перечислять всех заданий, которые в то утро мне давали. Если бы я начал их слепо выполнять, то сегодня бы здесь не стоял.
Из всех задач я выделил две:
- определить, достаточно ли будет воздушного охлаждения (раз активная зона реактора вскрыта и нет уверенности в том, что в нее попадает охлаждающая вода) для расхолаживания		  
486
 
аппарата без дополнительного разрушения ТВЭЛов за счет остаточного тепловыделения в топливе;
- определить подкритичность реактора (степень его заглушения).
Вместе с Анатолием Крятом (начальник ядерно-физической лаборатории отдела ядерной безопасности) мы пошли в зону строгого режима, чтобы взять на АБК-2, со своих рабочих мест, необходимые для производства расчетов документы и НИКИЭТовскую методику расчетов по воздушному расхолаживанию РБМК. По пути мы заходили на блочные щиты, чтобы узнать у смены хоть какие-то подробности об аварии. В это время оперативный персонал уже знал, что стержни СУЗ на четвертом блоке не дошли до нижних концевиков.
Вернувшись, мы занялись расчетами. Получилось, что лить воду в активную зону нет смысла. Если она вскрыта, то воздушного охлаждения (спустя 6 часов после взрыва) достаточно для предотвращения дальнейшего разрушения топлива остаточным тепловыделением.
Расчеты по отравлению реактора показали, что к 19 часам ядерное топливо разотравится от йода и ксенона настолько, что следует ожидать возникновения в нём цепной реакции и возобновления пожара на блоке. Поскольку стержни СУЗ до концевиков не дошли, а загрузка реактора составляла 50 критических масс, вероятность повторной СЦР была 100%.
Мой доклад главному инженеру Фомину и его заму по науке Лютову был кратким:
- подачу воды в реактор нужно прекратить, т.к. через 6 часов после заглушения, при вскрытой активной зоне топливу достаточно воздушного охлаждения;
- примерно в 19 часов реактор разотравится, поэтому нужно принять срочные меры к его “дозаглушению”. Это можно сделать бором, нужно только найти и растворить в воде хотя бы тонну борной кислоты. Потом с помощью пожарных подать ее в область реактора (гидромонитором пожарной машины, с земли, навесом);
- заказать вертолет, вызвать станционного фотографа и сделать снимки блока и реактора, чтобы иметь представление о масштабах его разрушения;
- предоставить в мое распоряжение бронетранспортер, для организации подвижного дозиметрического пункта, с которого можно регистрировать мощности доз гамма, бета и нейтронного излучения в нескольких “реперных” точках на промплощадке и возле 4-го блока. Это дало бы возможность увидеть динамику развития аварийного процесса на блоке в момент разотравления топлива, регистрировать скорость и направление распространения 		 
487
 
радиоактивности во времени и получить объективные данные для принятия решения об эвакуации Припяти.
После этого я взял у С. Воробьева (ГО) прибор ДП-5 и занялся осмотром 4-го блока. Обошел его по территории станции. С северной стороны блока были видны вскрытые помещения барабан – сепараторов, оборванные трубы с льющейся из них водой, которая, похоже, так и не доходила до реактора. Мощность дозы гамма излучения в том месте, на расстоянии 35 - 40 м от блока, утром 26 апреля не превышала 50 рентген в час. В машзале я прошел до восьмой турбины, максимальная МЭД между 7 и 8 ТГ была 50 -70 Р/ч, а в районе ТГ - 8 до 200 Р/ч. Тепловыделяющих сборок и фрагментов ТВЭЛов нигде не видел, графит тоже. Хлам, сажа, обломки плит перекрытия, копоть - это все, что отметил в то время.
Был на БЩУ-4, чтобы подтвердить для себя неполное погружение стержней управления по сельсин-датчикам, но записывать их показания не стал, все делал бегом. Чуть позднее, в тот же день, старший мастер СУЗ (ЦТАИ) Эдуард Петренко записал все показания сельсинов. По этим данным мы с А. Крятом еще раз показали начальству перспективу катастрофического развития событий на блоке, если не будут приняты меры к его дозаглушению. Критический слой на РБМК составляет меньше 1 метра по высоте, поэтому нижняя часть реактора, куда не дошли стержни СУЗ, и где могло находиться не менее семи критических масс, стала бомбой замедленного действия.
На протяжении всего дня я, Крят и Гобов твердили об этой опасности Лютову и Фомину, а Брюханову - через секретаря парткома С. Парашина. По его словам, директор борную кислоту запросил, но 26 апреля ее на станцию так и не доставили.
Что из предложенного мной было выполнено, а что нет:
- воду в активную зону продолжали подавать в течение всего дня по настоянию главка;
- реактор не дозаглушили, т.к. на станцию не был доставлен борсодержащий материал;
- вертолет дали, но я в это время опять был на территории, и меня не стали искать и ждать. Полетели Полушкин К. (НИКИЭТ) и вызванный на работу станционный фотограф Анатолий Рассказов. В тот же день им были сделаны фотографии разрушенного блока и реактора, которые нам не показали;
- бронетранспортер дали, на нем с Юрием Абрамовым (нач. смены ООТиТБ) и экипажем, с 16 часов мы начали ездить через каждые два часа по одному и тому же маршруту, делая измерения в одних и тех же точках (их было 5 или 6). Мы имели приборы для измерения гамма, бэта и нейтронного излучения.		  
488
 
Как развивались события дальше. Во время наших выездов мы видели, как через оторванные трубы лилась по северной стене блока подаваемая для расхолаживания реактора вода. Насыщаясь продуктами деления и частицами топлива, она потом по нижним отметкам двигалась к блокам 3,2,1 и загрязняла помещения станции. Дневная смена занималась ее откачкой. В течение 26 апреля на реактор подали 10 тыс. кубометров воды. О том, что вода не попадает в реактор, руководству станции говорили многие из тех, кто занимался оценкой разрушений, в том числе заместитель начальника ЦЦР Ю. Юдин, НСБ В. Бабичев и В. Смагин, А. Крят и другие.
Реакторное топливо разотравилось в расчетное время, и примерно в 20 часов мы уже фиксировали на блоке пожар. Вначале верхняя часть блока изнутри освещалась рубиновым светом, а потом сполохи света и пламени (цвет до ослепительно белого) стали бить с неравными промежутками на высоту от основания венттрубы почти до ее верха, как бы подпитываясь чем-то (как вода в гейзере). Мы отметили неравномерность высоты пламени в разных частях ЦЗ, значит было несколько очагов с разной интенсивностью горения; звук горения был тоже неравномерным по силе и тону, от громкого гула до взрывов, как на вулкане. Пожар был настолько мощным, что потушить его человеческими силами было нельзя. К нему невозможно было подступиться, да его никто и не пытался тушить.
Сразу увеличился вынос радиоактивности из блока, и в измеряемых точках стали расти мощности доз. Последний наш выезд был в 24 часа 26-го апреля, к этому времени (за четыре часа пожара) МЭД по гамма увеличилась более чем в 10 раз и Ю. Абрамов впервые зарегистрировал нейтроны в крайней точке нашего маршрута, напротив северной стороны 4-го блока.
После выездов мы возвращались в бункер, где докладывали результаты измерений Брюханову и Фомину, а те звонили в Припять членам Правительственной комиссии.
В первом часу ночи закончили работу и уехали в Припять. Так часть нашего отдела ядерной безопасности работала все последующие дни, переводя реакторы 1,2 и 3 в ядернобезопасное состояние и продолжая ночевать в своих квартирах. Только 4-го мая мы закончили эту работу и перебрались в пионерлагерь “Сказочный”.
Председатель. Какие обязанности были у Вас до аварии?
Карпан Н. Должность, которую я занимал – зам. начальника ядерно-физической лаборатории в отделе ядерной безопасности (ОЯБ). А на день аварии исполнял обязанности заместителя начальника отдела по физике, который был в отпуске.		  
489
 
Обязанности заместителя начальника ЯФЛ были весьма обширны, но касались только реактора и систем безопасности. Главные вопросы – перегрузка ядерного топлива (все расчеты), контроль энерговыделения в реакторе, обеспечение ядерной безопасности в переходных режимах работы реактора (при изменениях мощности), проведение экспериментов на реакторах с целью измерения его физических характеристик.
Председатель. Наблюдали Вы когда-нибудь неправильную работу защиты АЗ-5 и другие подобные отклонения в работе реакторов ЧАЭС?
Карпан Н. Во время физпуска 4-го блока в 1983 году, при проведении экспериментов, наблюдалось внесение положительной реактивности после сброса в зону стержней СУЗ, в первые секунды их хода. Это отражено в отчете по физпуску блока. Такой эффект можно получить и на работающем реакторе, при аномальном распределении поля нейтронов по его высоте.
Председатель. это были эксперименты, а я спрашиваю об эксплуатации. Вы что-нибудь неправильное в работе АЗ отмечали?
Карпан Н. Во время эксплуатации не отмечал.
Прокурор. Почему ОЯБ не дежурил 26 апреля и допустил снижение запаса реактивности ниже 15 стержней в переходном режиме?
Карпан Н. На станции была программа, позволявшая прогнозировать величину ОЗР при заданном графике изменения мощности реактора. Мы этой программой пользовались постоянно при различных испытаниях, чтобы выбрать оптимальный, с точки зрения отравления активной зоны, режим изменения мощности и не допустить провала запаса реактивности ниже 15 стержней. Эту задачу обеспечивали физики из ЯФЛ, которые круглосуточно дежурили до полного заглушения реактора. Они всегда работали перед остановами блоков на ППР и при выводе их на мощность после ППР. 25 апреля должен был дежурить Анатолий Чернышев (в прошлом опытный СИУР) и он был к этому готов. Но останов блока перенесли на 26 апреля, а позвонившему на работу днем 25 апреля Чернышеву сказали, что испытания закончены и он свободен. Это значит, что не было точной информации от руководителя испытаний. Так что этот вопрос не ко мне.
Дятлов. Так кто виноват в аварии, сменный персонал, ОЯБ или реактор?
Карпан Н. Как опасен большой самолет, летящий на малой высоте, так опасен и реактор РБМК на малой мощности, на этом уровне он плохо контролируется и управляется. Работа реактора на малых мощностях была недостаточно изучена. Думаю, что у персонала четкого представления об опасности не было. Но если бы все действовали строго по программе, то взрыва бы не произошло.		  
490

Глава 4
ВЫСТУПЛЕНИЯ ЭКСПЕРТОВ

  И вот эксперты высказывают свои суждения о причинах аварии (полностью из [1]).
Какие же заключения представили суду высококвалифицированные специалисты? Эксперты подтвердили причинную связь между действиями персонала и возникновением аварии. Они показали, что программа испытаний не предусматривала мер по обеспечению ядерной безопасности реактора.
Все обвинения в адрес подсудимых признаны обоснованными. Сделали серьезный вывод: «Уровень трудовой и технологической дисциплины на Чернобыльской атомной станции не соответствовал требованиям, предъявляемым к работе на АЭС». Отмечены факты сокрытия аварийных остановок реакторов.
Еще один важный вывод: «При сдаче 4-го энергоблока в эксплуатацию было известно, что проектное решение системы выбега на практике не реализовано. Следовательно, принимать объект в эксплуатацию было нельзя».
Но эксперты подтвердили и выводы правительственной комиссии о конструктивных недостатках РБМК. Однако подчеркнуто, что при правильной эксплуатации авария бы не произошла.
В одном из моментов эксперты не согласились с выводами правительственной комиссии, которая указывала, будто мощность реактора перед началом ночного эксперимента упала до уровня 30-35 мвт тепловых. На самом деле мощность упала до нуля.
Важный вывод заключался, о чем мы уже говорили, в том, что реактор РБМК не является ядерноопасным.
Свидетель К. Полушкин, один из создателей РБМК-1000, представитель НИКИЭТ
Такой реактор можно эксплуатировать и безопасно. Надо только правильно эксплуатировать. В регламенте сказано, что у аппарата, как правило, отрицательный коэффициент паровой реактивности. Но если возникает положительный, то надо принять меры безопасности. Аварийная система обеспечивает безопасность, как и сброс стержней A3 обеспечивает заглушение реактора.
Дятлов. В каком документе были записаны меры безопасности при положительном паровом эффекте?
Полушкин. В документах. Вопросы положительного эффекта были рассмотрены в специальных расчетах.
Рогожкин. Почему эффективность аварийной защиты зависит от запаса реактивности? 		 
491
 
Полушкин. Эту зависимость технически трудно убрать.
Рогожкин.Кто может ответить, является ли реактор взрывоопасным?
Полушкин. При правильной эксплуатации он не взрывоопасен.
Вопрос суда.Подтверждают ли эксперты сделанные ранее выводы Правительственной комиссии о недостатках реактора?
Ответ экспертов. Эксперты подтверждают некоторые недостатки реактора. Прежде всего положительный паровой эффект реактивности. При этом оказалось не предусмотрено, как должен вести себя при такой ситуации эксплуатационный персонал. Подтверждается неудовлетворительность конструкции системы управления и защиты. Но к аварии это могло привести только при ошибках в работе обслуживающего реактор персонала.
Вопрос суда.Обеспечивал ли «Типовой регламент эксплуатации реактора» его безопасность?
Ответ экспертов.Типовой регламент обеспечивал безопасность, в том числе при переходных и аварийных ситуациях. Что касается данной аварии, то дело не в типовой инструкции, а в нарушениях со стороны персонала.
Вопрос суда.Могли ли недостатки реактора привести к аварии?
Ответ экспертов.Эти недостатки не объясняют неправильных действий персонала. Реактор не является ядерноопасным при наличии в активной зоне 15 стержней-поглотителей нейтронов. А 30 стержней защищают реактор от несанкционированных действий персонала.
Вопрос суда.Безопасен ли реактор?
Ответ экспертов.Наличие в активной зоне 26-30 стержней компенсируют положительную реактивность. Реакторы РБМК можно рассматривать как безопасные.
Вопрос суда.Почему в документах Главного конструктора, проектировщиков РБМК, не было физико-технического обоснования невозможности работать при тепловой мощности аппарата менее 750 МВт, имея ОЗР менее 15 стержней в активной зоне?
Ответ экспертов.Этих пояснений и не надо. Иначе регламент распухнет. Предполагается, что персонал грамотный и все это знает. Но сейчас в регламент вписано положение о режимах ядерной опасности.
Вопрос суда.В каких документах записано запрещение извлекать стержни из активной зоны?
Ответ экспертов.Главный документ, где говорится о минимальном количестве стержней - «Типовой технологический регламент эксплуатации РБМК». Там записано, что если в зоне менее 15 стержней, то реактор должен быть заглушен.		  
492
 
Вопрос Дятлова. Соответствовал ли реактор требованиям ядерной безопасности?
Ответ экспертов. Да. Во всех проектных решениях есть полная защита от аварий. На случившуюся аварию ни одна АЭС не рассчитана.

Эксперт по вопросам гражданской обороны, в ранге полковника, сделал свои заключения [1]. Он полностью подтвердил выводы, сделанные в государственном обвинении в отношении подсудимых. Отметил, что после возникновения аварии на ЧАЭС не были выполнены инструкции и рекомендации по защите персонала и населения от радиационного поражения. Указал, что в арсенале атомной станции находилось достаточное количество средств дозиметрического контроля и индивидуальных средств защиты, но все это не было использовано в должной мере, хотя разработанные заранее мероприятия по защите персонала станции и населения города, если бы их выполнили, обеспечивали эффективную защиту.
Суд поставил перед экспертом такой вопрос:
- Должен ли был Брюханов вывести персонал с территории АЭС, эвакуировать семьи работников станции из Припяти?
Эксперт ответил однозначно:
- Да, обязан.
На что Брюханов ответил репликой:
-В Припяти не было таких уровней радиации, чтобы эвакуировать людей.

Глава 5
СУДЕБНЫЕ ПРЕНИЯ

23. 07. 1987

Слово взял государственный обвинитель Юрий Шадрин (полностью из [1]). Он говорил очень жестко, подчас в резкой форме. Обвинитель с первых слов определил, что авария на ЧАЭС самая серьезная в мире. Поведение Брюханова, Фомина, Лаушкина рассматривалось как «пример безответственности». Программа ночных испытаний квалифицировалась как «поразительная по своей непродуманности». Установленная перед испытаниями кнопка МПА - «самоделка».
Характеризуя отдельных участников работы Ю. Шадрин отмечал:
«Топтунов был слабый специалист. Редко какой СИУР допустил бы такой провал мощности.
Акимов - специалист, но мягкий и нерешительный». 		 
493
 
В отношении Дятлова: «Грамотный, но неорганизованный и неисполнительный. Жесткий. Акимов побаивался Дятлова». И вывод: «Преступная самодеятельность Дятлова». И еще раз о Дятлове: «Его обман с претензией на научность».
О Рогожкине: «Он обвиняется не в действиях, а в бездействии. У него - нормативный нигилизм».
Обвинение директору: «Нет никаких оснований считать, что Брюханов не знал истинной радиационной обстановки». И совсем уже жестокая констатация: Все случившееся объясняется как: «Нравственное падение Брюханова, как руководителя и человека».
Близко к этому и следующий вывод: «Дятлов бездумно ломал каноны и заповеди ядерной безопасности».
Мы уже отмечали, что подсудимые отрицали правомерность применения к ним статьи Уголовного кодекса УССР о нарушении правил техники безопасности на взрывоопасном предприятии. И вот, наконец, государственный обвинитель поясняет правомерность такой статьи. Оказывается, что соответствующее толкование о том, что такое взрывоопасное предприятие, содержится не в каких-то документах, которыми пользуются работники атомных электростанций, а в принятом когда-то постановлении Пленума Верховного суда СССР.
И лишь от одного обвинения в адрес Н. Фомина отказался Ю. Шадрин, ныне заместитель Генерального прокурора СССР. Бывший главный инженер не должен привлекаться к ответственности по статье 165 часть 2 за неверную информацию о радиационной обстановке, которая поступила в вышестоящие инстанции в качестве официального документа. Фомин к этому на самом деле никакого отношения не имел.
Но продолжим цитирование, характеризующее тональность речи государственного обвинителя: «Кто- то должен был остановить зарвавшихся экспериментаторов».
Прокурор «бил» жестко, не оставляя возможностей для оправдания. Вместе с тем, он достаточно подробно и технически грамотно представил всю картину, последовательность развития аварии. Но эту часть дела мы уже изложили раньше. Сейчас нам важно показать эмоциональную характеристику обвинения.
В заключение прокурор предложил суду меру наказания обвиняемых. Брюханову, например, по статье 220 часть 2 - десять лет лишения свободы с содержанием в местах заключения общего режима и по статье 165 - 5 лет. А по совокупности - 10 лет в лагере общего режима.
После такого обвинительного акта, не легко оказалось исполнить свою задачу адвокатам. Представим некоторые фрагменты их выступлений.		  
494
 
Адвокат Брюханова.
Начал свою речь с того, что подчеркнул, как тяжело защищать подсудимого от неконкретных обвинений. Что было раньше? ЧАЭС считалась одной из лучших. Ее работу часто проверяли и никто из инспекторов никогда не бил тревоги по поводу работы станции.
Брюханов лично не нарушал правил ядерной безопасности, хотя и не обеспечил должного руководства ЧАЭС. Действия директора не явились прямой причиной аварии. Он берет на себя вину, как порядочный человек. Практически же Брюханов не участвовал в подготовке и проведении эксперимента.
Брюханов не посылал людей на гибель, а послал на 4-й энергоблок двух руководителей, чтобы они узнали обстановку и вывели лишних людей с места аварии. Дозы радиации ему представили специалисты станции Красножен и Коробейников. Умышленное преступление со стороны Брюханова на суде не подтвердилось. Нет обоснованности и в том, что директор виновен в причинении людям ущерба для их здоровья.
В лице Брюханова мы имеем дело более с несчастным, чем с виновным человеком.
Адвокат Фомина.
Против статьи 220 часть 2 у него возражений не возникло. Фомин признал свою вину, раскаялся. Что касается статьи 165 части 2, связанной с злоупотреблением служебным положением, то этого не было. Просил учесть некомпетентность Фомина в вопросах ядерной энергетики. Сказал, что назначение обвиняемого на должность главного инженера атомной электростанции - это просчет Минэнерго СССР. Сам Фомин полагался на своих заместителей Лютова и Дятлова. Повлияло и незнание конструктивных недостатков РБМК. Он считал их технически совершенными. Попытки подсудимого изменить структуру управления АЭС в министерстве не поддержали. Надо учесть и то, что он перед аварией был серьезно болен. При таких обстоятельствах ему требовалось проситься в отставку, а министерству поддержать ее. Он не может быть осужден по статье 165. Он не превышал своих полномочий, не посылал людей работать в высоких радиационных полях. Есть примеры обратного порядка, когда Фомин снимал персонал с опасных участков.
Адвокат Дятлова.
По мнению защитника, органы расследования усилили степень вины Дятлова. Они, сказали «а», но не сказали «б». И ряд аспектов его поведения не нашли в суде доказательств. Подчеркнуто, что решать судьбу подсудимого невозможно без психологического исследования ситуации. Сам 		 
495
 
Дятлов, в ходе судебных заседаний, пытается выяснить: в чем же все-таки его вина? Ведь прямолинейно на нарушения он не шел. Причем, он ведь не стремится уйти от ответственности. Но у него есть желание понять, как же это все произошло.
Жизненное кредо Дятлова - правда! Это доказано всей его предыдущей жизнью. Следствием не установлено ни одного конкретного факта, когда бы бывший заместитель главного инженера толкнул кого-то на нарушение регламента. Все обвинения в его адрес на самом деле не имеют ни времени, ни места действия. Что конкретно он нарушил? Когда? Многие обвинения не соответствуют положениям процессуального кодекса и их надо исключить.
Возьмите программу проведения эксперимента. Кто разрабатывал эту программу? Нет, не Дятлов. Да, он ее подписал. Но ведь он не главный из тех, кто этот документ завизировал. Отдел ядерной безопасности атомной станции тоже знал об этих испытаниях, но ничего не сделал для исполнения своих обязанностей.
Нам так и не известно, кто же вывел из работы автоматическую защиту (АЗ-5) по некоторым параметрам. Никаких доказательств того, что это сделано Дятловым, нет. А никакие нормы закона не позволяют нам выдавать предположение за факт.
Адвокат, кроме того, уверен, что бывший заместитель главного инженера действительно не знал о провале мощности реактора и что в это время он, действительно, отсутствовал на щите управления.
Подсудимый винит себя в том, что разрешил эксплуатацию реактора на мощности в 200 мвт тепловых. Вот в чем его вина. Но он опять же и не знал, что мощность аппарата падала до нулевого показателя. Это ему стало известно лишь здесь, на суде. Нельзя обвинять Дятлова и в том, что он якобы заставил людей работать в условиях высокой радиации. Он не посылал на смерть ни Акимова, ни Топтунова. Они вместе, коллегиально решали, что же им делать.
Вообще, когда мы решаем вопрос о наказании подсудимого, то в первую очередь надо иметь в виду его личность, продолжал адвокат. Человек не перелицовывается как одежда. У него прекрасные характеристики по прежнему месту работы. И вдруг, по приезде в Чернобыльский регион, он стал жестким и авантюристом. Такого не было.
А отвечать за произошедшее должны в первую очередь люди, отвечающие на ЧАЭС за ядерную безопасность. Надо помнить и о том, что Дятлов получил большую дозу ионизирующего облучения и сейчас, на суде, он является инвалидом второй группы. 		 
496
 
Адвокат Рогожкина.
Защитник убеждает суд в том, что прямой причинной связи между действиями начальника смены АЭС и аварией нет. Оперативный персонал 4-го энергоблока даже не сообщил Рогожкину ни о провале мощности реактора, ни о том, что они ее подняли. А по приборам, которые есть на центральном щите управления, начальник смены станции не мог этого определить. Не было здесь и какого-то табло, оперативно показывающего наличие количества стержней-поглотителей в активной зоне. Что касается своевременности объявления о произошедшей аварии, то адвокат доказывает, что Рогожкин сделал это оперативно. Инструкция же и не предполагает личного доклада дежурного по АЭС, по таким сообщениям, ни директору станции, ни другим должностным лицам. Все это делает телефонистка.
Адвокат опровергает буквально все обвинения, выдвинутые против Рогожкина, и призывает вообще не выносить в отношении его обвинительного приговора из-за отсутствия состава преступления.
Адвокат Коваленко.
Опровергая все пункты обвинения, защитник делает окончательный вывод:
- Считаю, что обвинение по всем пунктам не нашло подтверждения в судебном заседании.
Обращается внимание на то, что Коваленко в результате радиационного облучения долго болел и в настоящее время по медицинскому заключению не может трудиться на АЭС.
Адвокат Лаушкина.
Он заявил, что в отношении Лаушкина должен быть вынесен оправдательный приговор. Все обвинения в адрес этого подсудимого неконкретны. Объективно нет никакой причинной связи, которая бы оправдывала осуждение Лаушкина.

Глава 6
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО ПОДСУДИМЫХ

24. 07. 1987


Вот некоторые тезисы из их выступлений (полностью из [1]):
Брюханов.- Я, как инженер, вижу, что оперативным персоналом допущены ошибки. Какой бы сложной не была техника, человеческий разум выше. Я, как директор, виновен. Я не добился 		 
497
 
соблюдения правил ядерной безопасности. Но авария - это результат крайне маловероятного сочетания событий.
Персонал станции потерял чувство опасности, чему способствовали и недостатки инструкций, которыми мы руководствовались.
Мера партийной ответственности, которая на меня возложена, исключение из рядов КПСС, крайняя, но справедливая. Надеюсь, что приговор суда будет обоснованным и справедливым.
Фомин.
- Я признаю свою вину и глубоко раскаиваюсь. Почему я не обеспечил безопасности АЭС? Я по образованию электрик и 17 лет этим занимался. Согласившись занять должность главного инженера атомной станции, я был на краткосрочных курсах, потом самостоятельно изучал новое производство. Но из-за недостатка времени, я не смог полностью изучить все тонкости физики...
Перед аварией я более четырех месяцев после автоаварии пролежал в неподвижном состоянии. Организм сильно ослаб. Я искренне осознал свою вину. И верю, что суд всесторонне подойдет к решению моей судьбы.
Дятлов.
- Нарушения мною были допущены не преднамеренно. Я бы не задумываясь дал команду на остановку блока, если бы видел опасность...
В силу своего гражданского, профессионального долга я не мог покинуть горящий блок. Ведь рядом были еще три работающих энергоблока. Я уверен, что если бы мы не сделали того, что сделали, то последствия аварии были бы не просто более тяжелыми, а буквально непредсказуемыми.
Я знал о высокой дозе радиационной опасности, но не знал, что она выше во много раз. Не знал я и о характере разрушений. Все это вызывает чувство глубокой горечи, скорбь о погибших и сочувствие к пострадавшим.
Рогожкин.
- Раз произошла авария, значит и я виноват. Я понес наказание. Меня исключили из рядов КПСС, в которых я состоял 22 года. Я старался делать все, передавал свой опыт коллективу, хладнокровно действовал в аварийных ситуациях.
У меня двое детей. Сын у меня медик. Узнав об аварии, он приехал, предложил свои услуги, как специалист-нейрохирург. Но это не потребовалось. И он работал в перевалочном приемном медицинском пункте.
Я не вижу доказательств своей вины. Тяжело нести наказание, если ты не понял, за что оно выносится. Это убивает веру в справедливость, а значит, убивает и человека.		  
498
 
Коваленко.
- То, что произошло - печально. Прибыв на станцию, я включился в вывод людей из опасной зоны. Понимая всю безнадежность поисков пропавшего оператора Валерия Ходемчука, я все-таки надеялся на чудо. Работал в районе аварийного энергоблока, пока не покинули силы.
Помню первую ночь в московской клинике № 6, на дверях палат таблички с фамилиями наших ребят. Сами мы тогда представляли угрозу для медперсонала, как источники облучения. Разве можно такое забыть?
Мог ли я учесть, увидеть недостатки программы ночных испытаний? Трудно мне сегодня ответить. Считаю, если что-то и нарушил, то все это подходит только под дисциплинарное наказание, а не судебное.
Мог ли я предположить, что персонал может допустить нарушения утвержденной программы? Нет! Я этого не мог допустить. Ведь за первый квартал 1986 года именно наш цех занял первое место в социалистическом соревновании на АЭС, и мы получили переходящее Красное знамя.
Прошу суд учесть состояние моего здоровья, мое семейное положение, наличие несовершеннолетнего ребенка, учесть положительную оценку моей работы в прошлом.
Лаушкин.
- Я не смог бы отрицать своей вины, если бы мои действия способствовали возникновению аварии. Поэтому не из желания отрицать, а сами факты заставляют меня признать свою невиновность. В судебном заседании достаточно показана моя невиновность. Я не стремлюсь уйти от наказания, но не могу быть наказан за то, в чем не виновен и чего не мог предотвратить. Не могу быть наказан и обвинен в том, чего не совершал. Прошу вынести в отношении меня оправдательный приговор

Глава 7
ПРИГОВОР

29. 07.1987


Конкретные преступные действия подсудимых заключались в следующем [3].
Подготовка персонала станции по вине ее руководителей - директора Брюханова В.П. и главного инженера Фомина Н.М. не соответствовала требованиям «Руководящих указаний по работе с персоналом», утвержденным 16 апреля 1982 г. Минэнерго СССР. На станции не был создан учебно-методический совет по повышению квалификации ИТР и профессиональному обучению 		 
499
 
рабочих, который в соответствии с пунктом 1.6 «Руководящих указаний…» должен рассматривать многие важные вопросы, связанные с организацией и методикой обучения персонала: обобщать опыт работы по подготовке кадров, разрабатывать мероприятия по улучшению организации и повышению качества производственного обучения и теоретических занятий, а также решать другие вопросы подготовки и повышения квалификации рабочих и ИТР на производстве. Не был на станции создан УТЦ или учебно-тренировочный пункт. В нарушение пунктов 2.2.22 и 2.2.24 Руководящих указаний руководством АЭС не составлялся перечень рабочих мест для прохождения обучения, дублирования и самостоятельной работы лицам, которые впервые назначались на должности начальников смен цехов и энергоблоков и их заместителей. По распоряжению Брюханова люди сдавали экзамены недостаточно компетентным комиссиям, которые к тому же не возглавлялись руководителями АЭС. На станции не выполнялось также требование п.7.2 Руководящих указаний о контроле работников путем систематического обхода руководящими работниками АЭС рабочих мест (не реже одного раза в месяц) и оформлением результатов каждого обхода записью в соответствующем журнале. Брюханов, Фомин, Дятлов самоустранились от этой работы. Все это снижало ответственность работников АЭС за соблюдение трудовой и технологической дисциплины, привело к тому, что сменный персонал имел слабые и не закрепленные практическим опытом знания, вследствие чего часто допускал нарушения технологической дисциплины, приводившие к неоднократным авариям и остановкам блоков еще до 26 апреля 1986г.
Брюханов, Фомин, Лаушкин в нарушение требований «Инструкции по расследованию и учету аварий», утвержденной Минэнерго СССР 17 сентября 1975 г. и 1 сентября 1983 г., не обеспечили полного учета, тщательного и технически квалифицированного установления причин аварий и других грубых нарушений режима работы. Не всегда выявляли виновных в этом лиц; в отдельных случаях причины и даже сами факты нарушений скрывались.
Госатомэнергонадзор в актах-предписаниях неоднократно требовал от руководства станции устранения нарушений технологической дисциплины, норм и правил ядерной безопасности. В этих актах отмечались также низкая профессиональная подготовка оперативного персонала, однако, по вине подсудимых должные меры по устранению недостатков не принимались. Подсудимый Лаушкин, работая с 1982 г. государственным инспектором Госатомнадзора СССР (с 1985 г. ГАЭН СССР) на Чернобыльской АЭС, преступно халатно относился к исполнению своих служебных обязанностей. Не осуществлял должный контроль за выполнением установленных		  
500
 
норм и правил безопасной эксплуатации потенциально взрывоопасных ядерных энергетических установок. Проверки проводил поверхностно, на рабочих местах бывал редко, многие допускаемые персоналом нарушения не вскрывал; терпимо относился к низкой технологической дисциплине, пренебрежительному отношению со стороны персонала и руководства станции к соблюдению норм и правил ядерной безопасности. В результате такого отношения Лаушкина к своим служебным обязанностям, на АЭС создалась атмосфера бесконтрольности и безответственности, при которой грубые нарушения норм безопасности не вскрывались и не предупреждались. Только за период времени с 17 января по 2 февраля 1986 г. на четвертом энергоблоке ЧАЭС, без разрешения главного инженера, шесть раз выводились из работы автоматические защиты реактора, чем грубо были нарушены требования главы 3 Технологического регламента по эксплуатации блоков Чернобыльской АЭС. Подсудимый Лаушкин, как инспектор по ядерной безопасности, на эти нарушения не реагировал. Безответственное отношение персонала, руководства станции и Лаушкина к обеспечению ядерной безопасности в сочетании с недостаточной профессиональной подготовкой оперативного состава, работающего на сложном энергетическом оборудовании, привели в конечном итоге к аварии 26 апреля 1986 года.
Не смотря на то, что на 4-м блоке станции не были проведены необходимые испытания турбогенераторов, 31 декабря 1983 г. Брюханов подписал акт о приемке в эксплуатацию пускового комплекса на блоке как полностью законченного. С целью доведения до рабочего состояния системы безопасности, в 1982-1985 годах по договору с организацией "Донтехэнерго " проводились испытания турбогенератора в режимах совместного выбега с нагрузкой собственных нужд, которые не были удачными и оставались незавершенными. Тем не менее, Фомин, Коваленко и Дятлов 30 октября 1985 г. приняли техническое решение и дали распоряжение о внедрении режима выбега на 4-ом энергоблоке в опытную эксплуатацию, не поставив в известность вышестоящие организации о предстоящих испытаниях при выводе энергоблока на очередной ремонт. В соответствии с графиком, 25 апреля 1986 г. предусматривалось остановить 4-й блок на 40 суток для проведения планового ремонта. Перед остановом было намечено провести очередные испытания ТГ-8 в режиме совместного выбега с нагрузкой собственных нужд и ряд других испытаний. Рабочая программа испытаний была составлена бригадным инженером «Донтехэнерго» Метленко Г.П., не имевшим необходимых знаний и опыта эксплуатации атомных реакторов. Брюхановым, Фоминым, Дятловым и Коваленко эта программа надлежащим образом		  
501
 
проработана не была, хотя содержала существенные отступления от технологического регламента. Несмотря на это Фомин, Дятлов и Коваленко ее подписали. В соответствии с этой программой в дальнейшем персонал проводил испытания, закончившиеся аварией 26 апреля 1986 г. Характер намечавшихся испытаний требовал, в соответствии с п. 19.4.1 «Инструкции по управлению реактором РБМК-1000», присутствия на них представителя отдела ядерной безопасности, однако это не предусматривалось, и обеспечено не было.
Программу испытаний надлежало согласовать с Научным руководителем, Главным конструктором, Главным проектантом, Госатомэнергонадзором и с заместителем главного инженера станции по науке, но и этого не было сделано.
Фомин, Дятлов, Коваленко не оговорили в программе испытаний остановку реактора в момент начала испытаний, что дало возможность оперативному персоналу вывести из работы аварийную защиту АЗ-5 по останову двух турбин, они не увязали между собой тепловую мощность реактора и электрическую мощность генератора; не регламентировали отвод из контура излишнего пара; не предусмотрели должных мер автоматической или ручной компенсации быстрых изменений реактивности в условиях эксперимента. В нарушение п.1.10 Регламента, без какого либо согласования и технического обоснования Фомин, Дятлов и Коваленко дали согласие смонтировать и подключить на блочном щите управления (БЩУ - 4) нештатный управляющий узел - так называемую "кнопку МПА", чем была изменена штатная схема, связанная с обеспечением ядерной безопасности на период проведения эксперимента и существенно снижена безопасность работы реакторной установки. Брюханов, Фомин, Лаушкин организацию работы по подготовке эксперимента не контролировали, на проводившихся испытаниях не присутствовали.
Ответственный за испытания Дятлов проведение эксперимента поручил малоопытному СИУРу Топтунову и начальнику смены блока Акимову. Начальник смены станции (НСС) Рогожкин контроля за проведением испытаний не осуществлял. Зная, что 26.04.86 на 4-м блоке будут проводиться испытания ТГ-8 в режимах выбега для обеспечения собственных нужд, Рогожкин в нарушение пунктов 5.3; 5.4; 5.8 должностной инструкции даже не ознакомившись с программой испытаний дал разрешение на ее проведение, несмотря на то, что в программе не были предусмотрены реальные меры по обеспечению ядерной безопасности; не проконтролировал готовность персонала к испытаниям; не осуществлял контроля за выполнением программы и технологического регламента во время ее проведения.		  
502
 
Неоднократные отсрочки намечаемых испытаний привели к спешке в работе персонала и проведению испытаний в ночное время. В 23ч.10 мин. 25 апреля 1986 г. персонал станции приступил к проведению испытаний и снижению тепловой мощности блока. 26 апреля в 00 часов 28 мин. в процессе уменьшения мощности реактора ниже установленного программой минимального уровня (700 МВт), при переходе от управления реактором системой локального регулирования мощности (ЛАР) к управлению системой АР, в результате ошибки оператора на несколько минут мощность снизилась до нуля. К 1часу 06 мин. ее удалось поднять лишь до уровня 200 МВт, вместо 700 МВт по программе. При этом активная зона реактора не была обеспечена минимально необходимым запасом реактивности, в связи с чем значительно усложнилось управление реактором, была ослаблена его защита. В этом случае реактор надлежало заглушить, но персонал этого не сделал. Не был остановлен реактор, как это следовало сделать, и перед началом испытаний, а аварийная автоматическая защита была из-за ошибочных действий персонала заблокирована. В 1час 23 мин.04 сек. были закрыты стопорные клапаны турбины и начаты испытания выбега турбогенератора с нагрузкой собственных нужд.
В связи с увеличением паросодержания в каналах, ростом реактивности, неустойчивым состоянием реактора, вибрацией трубопроводов и оборудования, оперативный персонал в 1час 23 мин.40 сек. вручную ввел в действие аварийную защиту. В это время в реакторе увеличилась положительная реактивность, что привело к резкому разгону - повышению мощности реактора, разогреву топлива и тепловому взрыву. Взрыв разрушил активную зону реактора и его конструкции, возник пожар, ликвидация которого продолжалась свыше 2-х часов. При аварии и тушении пожара погибли старший оператор Ходемчук В.И. и наладчик Шашенок В.Д.
Помимо указанных выше нарушений регламента и других правил работы на ядерных энергетических установках, допущенных Брюхановым, Фоминым, Дятловым, Коваленко, Рогожкиным и Лаушкиным, подсудимый Дятлов, будучи руководителем проводившихся на станции испытаний, совершил ряд других нарушений, которые также как и вышеизложенные прямо повлияли на развитие аварийной обстановки и возникновение аварии. Как непосредственный руководитель испытаний, он обязан был ознакомить персонал, занятый на испытаниях, с рабочей программой испытаний и графиком работ, но должным образом этого не сделал и не определил конкретный порядок действий персонала. Испытания под его руководством проводились наспех, в присутствии ненужных работников предыдущих смен.		  
503
 
Дятлов технически не обосновал и не согласовал с заместителем главного инженера станции по науке отвод излишнего пара от реактора, подключение к реактору всех ГЦН. По его указанию в 14 часов 25 апреля 1986 г. была выведена из работы и позднее не восстановлена быстродействующая система аварийного охлаждения реактора, чем были грубо нарушены требования параграфа 30.5 ПТЭ, пункта 2.10.5 и главы 3 Регламента. Зная, что в первом часу ночи 26 апреля 1986 г. реакторная установка работала с недопустимо малым запасом реактивности (менее 26 стержней), в нарушение требований главы 9 Регламента Дятлов не принял мер к устранению этого нарушения. В 00 час.30 мин. того же дня, в присутствии Дятлова СИУР Топтунов по неопытности снизил мощность реакторной установки до нуля, в связи с чем произошло "отравление" реактора ксеноном, после чего по указанию Дятлова, действовавшего вопреки требованиям Регламента о немедленном в таком случае глушении реактора, начал подъем его мощности, не имея минимального запаса реактивности. Примерно через 10 минут, по указанию Дятлова было допущено еще одно грубое нарушение гл.3 Регламента - сменный персонал вывел из работы защиту АЗ - 5 по ряду параметров.
Вопреки п.2.1 программы испытаний Дятлов распорядился проводить их при работе реактора на мощности 200 МВт, вместо необходимых для безопасной работы 700 -1000 МВт.
По заключению судебно-технической экспертизы, указанные нарушения в их совокупности привели к интенсивному парообразованию в активной зоне реактора, созданию положительной реактивности и неконтролируемому разгону реактора на мгновенных нейтронах, а затем и к сильному тепловому взрыву на 4-ом энергоблоке станции.
Сознавая размер и характер аварии, возникшей 26 апреля 1986г. Рогожкин, будучи НСС, обязан был выполнить, но фактически не выполнил требований п. 3.2.3 Плана мероприятий по защите персонала станции и населения прилегающей к ней зоны - не ввел в действие систему оповещения об аварии. В нарушение параграфов 8.11; 49.16; 49.18 ПТЭ, Рогожкин не руководил работами по ликвидации аварии, не координировал действия сменного персонала и специальных служб, в результате чего работники пожарной охраны, не зная об интенсивности радиации и не приняв мер защиты от нее, приступили к ликвидации очагов пожара в непосредственной близости от разрушенного реактора. Пожарные Правик, Кибенок, Тишура, Игнатенко, Ващук, Титенок получили большие дозы облучения и впоследствии скончались от острой лучевой болезни. По вине Рогожкина сменный персонал станции своевременно не был выведен в безопасную зону, 		 
504
 
вследствие чего многие работники получили большие дозы радиационного облучения. Прибывший на станцию около двух часов ночи Брюханов, достоверно зная о значительном уровне радиации на территории станции, как директор АЭС, не установил режим поведения на АЭС, не ввел в действие план мероприятий по защите персонала и населения.
В 8 часов утра 26 апреля 1986 г., не смотря на тяжелую радиационную обстановку, с ведома Брюханова на станцию была допущена новая смена обслуживающего персонала в полном составе, хотя в этом не было необходимости. Узнав о том, что на станции в некоторых местах уровень радиации превышает 200 р/час., Брюханов из личной заинтересованности (с целью создания видимости благополучия в создавшейся обстановке), умышленно скрыл этот факт; злоупотребляя своим служебным положением представил в вышестоящие компетентные органы данные с заведомо заниженным уровнем радиации. Не обеспечение Брюхановым широкой и правдивой информации о характере аварии приводило к поражению персонала станции и населения прилегающей к ней местности. Кроме погибших Ходемчука и Шашенка, большие дозы облучения получили еще 28 человек, в мае - июне 1986 года они умерли от острой лучевой болезни. Вместе с тем значительному числу людей, подвергшихся облучению, причинены различной тяжести телесные повреждения. Подсудимые Брюханов, Фомин и Дятлов в судебном заседании в предъявленных им обвинениях признали себя виновными частично; Рогожкин, Коваленко и Лаушкин виновными себя не признали.
Основными причинами приведшими к аварии явились грубые нарушения правил, установленных для обеспечения ядерной безопасности на потенциально взрывоопасном предприятии - атомной электростанции, которые были допущены работниками Чернобыльской АЭС - директором Брюхановым В.П., главным инженером Фоминым Н.М., зам. главного инженера по эксплуатации второй очереди Дятловым А. С., начальником реакторного цеха Коваленко А.И., начальником смены станции Рогожкиным Б.В. и др.
Преступно халатно относился к исполнению своих служебных обязанностей Государственный инспектор ГАЭН на Чернобыльской АЭС Лаушкин Ю. А., который не осуществлял должного контроля за выполнением персоналом норм и правил ядерной безопасности и не предпринимал необходимых мер, направленных на предупреждение и пресечение таких нарушений на ЧАЭС.
Судебно-технической экспертизой установлено, что ядерные реакторы и реакторные установки 		 
505
 
РБМК-1000 в случаях нарушения норм и правил, регламентирующих их эксплуатацию, становятся потенциально взрывоопасными.
Судебная коллегия находит, что информация ведущих специалистов физиков, выводы Правительственной комиссии и судебно-технических экспертов о причинах аварии совпадают и их научная обоснованность и правильность сомнений не вызывают.
Вина подсудимых Брюханова, Фомина, Дятлова, Рогожкина и Коваленко в нарушении правил, установленных для обеспечения безопасности на потенциально взрывоопасном предприятии - атомной электростанции, повлекших человеческие жертвы и иные тяжкие последствия, подтверждается, кроме того, приобщенными к делу письменными доказательствами, а также показаниями свидетелей и потерпевших.
Тот факт, что 25-26 апреля 1986 года реактор четвертого энергоблока эксплуатировался с оперативным запасом реактивности менее 26 стержней, подтверждается исследованными в судебном заседании записями в журналах начальника смены и СИУРа блока № 4, а также фотокопией распечатки системы централизованного контроля "Скала", согласно которой на 1 час 22 мин. 30 сек. 26 апреля 1986 года запас реактивности составлял 6-8 стержней. По записи другого прибора - самописца СФКРЭ - в 00 час.28 мин. 26 апреля 1986 г. мощность реактора упала до нуля, а затем поднялась до 180-200 МВт. Это было сделано в нарушение п. 6.2 Регламента, без прохождения йодной ямы, при отсутствии минимально необходимого запаса реактивности.
О нарушениях Дятловым, Рогожкиным и сменным персоналом требований Регламента при проведении испытаний на 4-ом энергоблоке свидетельствуют записи в оперативном журнале СИУРа, а также его письменное объяснение о том, что после принятия смены он, получив указание о снижении мощности реактора, не справился с управлением и провалил его мощность. Потом ее удалось поднять до 200 МВт, и именно при этой мощности начались испытания. Записью Акимова подтверждается вывод из работы автоматической защиты АЗ-5.
Подсудимый Дятлов на следствии и суде утверждал, что основной причиной аварии явилось несовершенство конструкции реактора РБМК-1000 и систем его защиты. Это утверждение опровергается не только выводами судебно-технической экспертизы, Правительственной комиссии и доказательствами изложенными выше, но и другими данными. Так, свидетели Крят и Карпан показали, что за время их работы на реакторах РБМК-1000 Чернобыльской АЭС они, как специалисты по ядерной безопасности, ни разу не наблюдали каких-либо отклонений в работе реакторов и защиты АЗ-5. 		 
506
 
Соблюдение требований технологического Регламента полностью обеспечивает безопасную работу реакторных установок. Аналогичные показания по данному вопросу дали также свидетели - ведущие специалисты Полушкин и Гаврилов. Как установлено по делу, реакторные установки с реакторами РБМК-1000 имеют некоторое несовершенство конструкции, уголовное дело в отношении лиц не принявших своевременных мер к совершенствованию их конструкции, органами следствия выделено в отдельное производство.
На основании изложенного Судебная коллегия находит, что подсудимые Брюханов, Фомин, Дятлов, Рогожкин, Коваленко виновны в нарушении производственно-технической дисциплины и правил обеспечивающих безопасность производства на потенциально взрывоопасном предприятии, повлекшим человеческие жертвы и иные тяжкие последствия, т.е. в совершении преступления предусмотренного ст. 220 частью второй УК УССР, а Лаушкин - в ненадлежащем выполнении своих служебных обязанностей вследствие недобросовестного к ним отношения, что повлекло причинение существенного вреда государственным интересам и охраняемым законом правам и интересам отдельных граждан, т. е. в совершении преступления, предусмотренного статьей 167 УК УССР.
Вина Брюханова в злоупотреблении служебным положением, Рогожкина - в преступной халатности подтверждаются следственными доказательствами - (признание Брюханова о не введении в действие плана и свидетельские показания).Зная о фактическом состоянии радиационной обстановки, Брюханов, из личной заинтересованности, с целью создания видимости благополучия после аварии на станции и ее окрестности, злоупотребляя своим служебным положением представил в Киевский областной комитет КП Украины и другие компетентные органы информацию с заведомо ложными, заниженными сведениями об уровне радиации, а именно указал в ней, что максимальные уровни радиации на станции установлены до 1000 мкР/сек (3,6 рентген/час), а в Припяти от 2 до 4 мкР/сек.
То обстоятельство, что по вине Брюханова и Рогожкина не были своевременно приняты меры по защите и эвакуации персонала станции и населения прилегающей к ней зоны, подтверждается также заключением технической экспертизы, проведенной по вопросам гражданской обороны.
Судебная коллегия рассматривает эти последствия как тяжкие.
На основании изложенного суд находит, что подсудимый Брюханов виновен также в злоупотреблении служебным положением, повлекшим тяжкие последствия, т.е. в совершении преступления предусмотренного ст. 165 ч.2. УК УССР, 		 
507
 
а Рогожкин в ненадлежащем выполнении своих служебных обязанностей вследствие недобросовестного к ним отношения, что повлекло причинение существенного вреда государственным интересам и охраняемым законом правам и интересам граждан, т.е. в совершении преступления предусмотренного ст. 167 УК УССР.
При назначении наказания подсудимым Судебная коллегия руководствовалась ст. 39 УК УССР и учитывала, что в результате допущенных Брюхановым, Фоминым, Дятловым, Рогожкиным, Коваленко нарушений производственно - технологической дисциплины и правил ядерной безопасности наступили последствия, которые справедливо именуются катастрофическими.
Признать виновными Брюханова в совершении преступления, предусмотренного частью 2 ст. 220 и ч.2 ст. 165 УК УССР. Фомина, Дятлова, Коваленко в совершении преступления предусмотренного ч.2 ст. 220 УК УССР, Рогожкина в совершении преступления предусмотренного ч.2 ст. 220 и ст. 167 УК УССР, Лаушкина в совершении преступления предусмотренного ст. 167 УК УССР.
Обвинительное заключение утвердил заместитель Генерального прокурора СССР Сорока О.В

Глава 8
ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В официальном сообщении «В Политбюро ЦК КПСС», опубликованном газетой «Правда» 20 июля 1986 года, сообщалось [1]: "3а крупные ошибки и недостатки в работе, приведшие к аварии с тяжелыми последствиями, сняты с занимаемых должностей председатель Госатомэнергонадзора т. Кулов, заместитель министра энергетики и электрификации СССР т. Шашарин, первый заместитель министра среднего машиностроения т. Мешков, заместитель директора Научно-исследовательского и конструкторского института т. Емельянов. Одновременно они привлечены к строгой партийной ответственности. Исключен из партии бывший директор Чернобыльской АЭС Брюханов».
Комитет партийного контроля при ЦК КПСС рассмотрел вопрос об ответственности руководящих работников некоторых министерств и ведомств, виновных в аварии на Чернобыльской атомной электростанции. Установлено, что начальник Всесоюзного промышленного объединения «Союзатомэнерго» Минэнерго СССР, член КПСС
Веретенников Г.А. и начальник главка Минсредмаша СССР, член КПСС Куликов Е.В. проявили безответственность в работе по обеспечению надежной эксплуатации АЭС,		  
508
 
неудовлетворительно осуществляли руководство подведомственными организациями. Ими также допущены серьезные недостатки и ошибки в работе с кадрами. КПК при ЦК КПСС исключил из партии Веретенникова Г.А. и Куликова Е.В. На ряд ответственных лиц были наложены строгие партийные взыскания.

Глава 9
КОММЕНТАРИЙ АВТОРА

У многих, кто был на суде или знакомился с материалами следствия и суда позднее, возникло ощущение «заказанности» результатов расследования причин Чернобыльской аварии. Подтверждением такого вывода может послужить краткий список вопросов, который появился у меня в процессе подготовки данной главы.

1. Почему в состав судебно-технической экспертизы были включены представители организаций, создавших ядерноопасный реактор?
(См. состав группы экспертов на стр. 417): Эксперты. Состав судебно-технической экспертизы, назначенной постановлением руководителя следственной группы, старшего помощника Генерального прокурора СССР, государственного советника юстиции 3-го класса, Потемкиным Ю.А. 15сентября 1986г. (Уголовное дело № 19 -73, стр. 31-38 том 38):
Долгов В.В.- начальник лаборатории МФЭИ, к.т.н.
Крушельницкий В.Н.- начальник 2-го управления ГАЭН СССР.
Мартыновченко Л.И.- начальник инспекции южного округа на Курской АЭС.
Минаев Е.В.- зам. начальника Главгосэкспертизы Госстроя СССР.
Михан В.И.- начальник отдела НИКИЭТ, к.т.н.
Нешумов Ф.С.- начальник отдела Главгосэкспертизы Госстроя СССР.
Нигматулин Б.И.- начальник отдела ВНИИАЭС, д.т.н.
Проценко А.Н.- начальник лаборатории ИАЭ, д.т.н.
Солонин В.И.- профессор кафедры энергетических машин и установок МВТУ, д.т.н.
Стенбок И.А.- зам. начальника отдела НИКИЭТ.
Хромов В.В.- зав. кафедрой МИФИ, д.ф-м.н.
Примечание. Солонин В.И. – одновременно являлся заместителем заведующего кафедрой Э-7 в МВТУ им. Баумана, которой заведовал Н.А. Доллежаль. Профессором на этой кафедре состоял еще один эксперт – Михан В.И.		  
509
 
Итого - из 11-ти экспертов трое представляли Главного конструктора и один, Проценко А.Н., представлял Научного руководителя.

2. Почему в составе экспертизы не было представителей организаций, эксплуатирующих РБМК-1000?
У знающих людей не возникнет и мысли признать Нигматулина Б.И., начальника отдела ВНИИАЭС, представителем эксплуатирующей организации.
А вот заместителя министра энергетики Шашарина Г.А можно признать представителем эксплуатационников. Его вывод был однозначным – РБМК ядерноопасен. Шашарина за этот вывод поощрили - 20 июля 1986 г. он был уволен с работы.
(См. газету «Правда»): "3а крупные ошибки и недостатки в работе, приведшие к аварии с тяжелыми последствиями, сняты с занимаемых должностей… заместитель министра энергетики и электрификации СССР т. Шашарин..."
И не один Шашарин придерживался правды. Вот как он сам рассказал о политических подтасовках в процессе расследования аварии («Чернобыль: долг и мужество», сборник, том 1, Москва, 2001 г.): «Акт о причине аварии не подписан троими: мной, директором Всесоюзного научно-исследовательского института по эксплуатации АЭС Абагяном А.А. и главным инженером ВПО "Союзатомэнерго" Минэнерго СССР, отвечавшим за эксплуатацию АЭС в то время Прушинским Б.Я.
Параллельно я возглавлял комиссию Минэнерго СССР. Мы комиссионно подписали другой акт. Его засекретили и публично не обсуждали. В этом акте, хотя до конца и не всё было ясно количественно, качественно было показано, что главными причинами аварии были недостатки конструкции стержней регулирования, управления и защиты (система СУЗ) и проектные ошибки в расчетах парового эффекта реактивности.
Конечно, такие выводы меняли и главных виновников, хотя эксплуатационники и я, ведающий вопросами эксплуатации АЭС на уровне заместителя министра, не думали тогда о том, кто виноват. И в сущности, виноваты все, кто имел отношение к атомной энергетике, но уж никак не эксплуатационный персонал. По моему глубокому убеждению, в уголовном порядке не виноват никто, и уж если винить, то не эксплуатационников. А с ними расправились быстро и жестоко. Суд был скорый, а в свидетели приглашались только те, кто был согласен с официальной точкой зрения на причины аварии.
На первых порах, до снятия меня с работы, я пытался принять шаги, чтобы в докладе прозвучала 		 
510
 
хотя бы часть правды, но мне не позволили. Я уже был снят с работы. Читая позднее этот доклад, мне было стыдно, поскольку даже из него было ясно, что приводимые расчеты и рассуждения никак не объясняли размаха катастрофы. И подтасовка данных была видна любому специалисту в этой области.
Я писал председателю комиссии Политбюро ЦК КПСС, премьер-министру Н.И. Рыжкову (письмо было засекречено), что нельзя скрывать правду о причинах аварии, что это преступно и всё равно правда всплывёт рано или поздно».

3. Почему реактор, построенный и смонтированный с применением обычного (не взрывобезопасного) оборудования, судебно-техническая экспертиза признала взрывоопасным, но с оговорками?
«При нарушении контроля и управления любые ядерные реакторы в определенных режимах являются взрывоопасными. При указанных нарушениях выделяемая мощность возрастает и через некоторое время превышает возможности теплосъема.
Дисбаланс выделяемой и отводимой мощности приводит к росту параметров теплоносителя, перегреву твэлов, элементов конструкции реактора, что в условиях невозможности погасить цепную реакцию деления может привести к тепловому взрыву.
Выделение в упомянутом случае большого количества энергии не может быть локализовано технически целесообразными системами безопасности. Поэтому ядерные паропроизводящие установки с реакторами РБМК, ВВЭР, БН должны быть отнесены к потенциально взрывоопасным.
В ядерных энергетических установках возможно также образование водорода, содержание которого может достичь взрывоопасной концентрации, если будут нарушены технологический процесс работы ЯЭУ и контроль содержания водорода.
В ядерных энергетических установках имеется большое количество оборудования, работающего под высоким давлением. В случае недопустимого повышения давления среды, ухудшения состояния или наличия дефектов металла также может произойти взрыв.
Таким образом, ядерные реакторы и реакторные установки являются потенциально взрывоопасными в случаях нарушений норм и правил, регламентирующих качество изготовления оборудования, монтажа и эксплуатации установок.»

(См. стр. 492): Рогожкин. - Кто может ответить, является ли реактор взрывоопасным?
Полушкин. - При правильной эксплуатации он не взрывоопасен.		  
511
 
Эксперты не смогли сказать однозначно и явно - «РБМК взрывоопасен», даже после того как он взорвался. Этому помешало то, что при таком выводе всем становилось ясно - реактор не соответствует требованиям ОПБ и ПБЯ. А раз он не соответствует правилам безопасности, то экспертам пришлось бы назвать виновными в его взрыве разработчиков реактора, т.е. себя. Отсюда и появилась хитрая формула - «При правильной эксплуатации он не взрывоопасен». При этом умалчивается, что в эксплуатационных документах, переданных конструкторами персоналу АЭС, не было сказано ни слова о возможных опасных состояниях РБМК.

4. Почему реактор, в котором произошел разгон мощности на мгновенных нейтронах, судебно-техническая экспертиза признала ядернобезопасным?
(См. стр. 492): «Важный вывод заключался… в том, что реактор РБМК не является ядерноопасным».
Свидетель К. Полушкин, один из создателей РБМК-1000, представитель НИКИЭТ:
- Такой реактор можно эксплуатировать и безопасно. Надо только правильно эксплуатировать. В регламенте сказано что у аппарата, как правило, отрицательный коэффициент паровой реактивности. Но если возникает положительный, то надо принять меры безопасности. Аварийная система обеспечивает безопасность, как и сброс стержней A3 обеспечивает заглушение реактора.
Вопрос суда:
- Подтверждают ли эксперты сделанные ранее выводы Правительственной комиссии о недостатках реактора?
Ответ экспертов:
- Эксперты подтверждают некоторые недостатки реактора. Прежде всего положительный паровой эффект реактивности. При этом оказалось не предусмотрено, как должен вести себя при такой ситуации эксплуатационный персонал. Подтверждается неудовлетворительность конструкции системы управления и защиты. Но к аварии это могло привести только при ошибках в работе обслуживающего реактор персонала.
Вопрос суда:
- Могли ли недостатки реактора привести к аварии?
Ответ экспертов:
- Эти недостатки не объясняют неправильных действий персонала. Реактор не является ядерноопасным при наличии в активной зоне 15 стержней-поглотителей нейтронов. А 30 стержней защищают реактор от несанкционированных действий персонала.		  
512
 
Вопрос суда:
- Безопасен ли реактор?
Ответ экспертов:
- Наличие в активной зоне 26-30 стержней компенсируют положительную реактивность. Реакторы РБМК можно рассматривать как безопасные.
Вопрос суда:
- Почему в документах Главного конструктора, проектировщиков РБМК, не было физико-технического обоснования невозможности работать при тепловой мощности аппарата менее 750 мвт, имея ОЗР менее 15 стержней в активной зоне?
Ответ экспертов:
- Этих пояснений и не надо. Иначе регламент распухнет. Предполагается, что персонал грамотный и все это знает. Но сейчас в регламент вписано положение о режимах ядерной опасности.
Вопрос Дятлова:
- Соответствовал ли реактор требованиям ядерной безопасности?
Ответ экспертов:
- Да. Во всех проектных решениях есть полная защита от аварий. На случившуюся аварию ни одна АЭС не рассчитана.

Главный конструктор и Научный руководитель не рассмотрели в проекте все возможные аварийные ситуации на реакторе, в том числе такие, которые могут возникнуть в процессе изменения состава его загрузки. А когда в процессе эксплуатации выявились опасные изменения физических свойств РБМК, разработчики не приняли своевременных мер по повышению его ядерной безопасности. Поэтому, непосредственно участвуя в работе судебно-технической экспертизы, они не могли признать реактор ядерноопасным даже после возникновения в нем неконтролируемой ядерной реакции - это было бы признанием их собственной вины.

Выводы

В соответствии с требованиями Правил ядерной безопасности СССР, реактор РБМК должен проектироваться, изготовляться и передаваться персоналу в эксплуатацию стопроцентно взрывобезопасным. Таким его и рекламировали повсюду Институт атомной энергии - Научный руководитель проекта реактора и НИКИЭТ - Главный конструктор. Поэтому после аварии с разгоном мощности на мгновенных нейтронах и взрывом реактора представители этих институтов продолжали утверждать, что он ядернобезопасен, но обладает некоторыми «особенностями».		  
513
 
А до аварии РБМК считался у всех хорошим без всяких оговорок. Наверное поэтому конструкторы и проектировщики, разместив в системе локализации аварии трубопроводы охлаждающей воды (контур многократной принудительной циркуляции), сам реактор вынесли из прочно-плотных боксов. Всех убедили - реактор РБМК полностью безопасен, поэтому незачем включать его в систему локализации аварий. Сэкономили народные деньги, да и что их попусту тратить, если - «выделение…большого количества энергии не может быть локализовано технически целесообразными системами безопасности». Вот и оказался реактор полностью разрушенным при наличии целых, почти не загрязненных радиоактивными веществами локализующих систем безопасности, предназначенных для "ограничения распространения внутри АЭС и выхода в окружающую среду выделяющихся при авариях радиоактивных веществ". И в результате взрыва в воздух ушел максимально возможный выброс радиоактивности (вместе с содержимым активной зоны) - не менее 80 процентов (вместо 3-5 %, если бы реактор был размещен в защитной оболочке локализующих систем, из которых в окружающую среду могут попасть только летучие и газообразные радиоактивные вещества).
Итак, 26.04.86 г. персоналом блока № 4 ЧАЭС было допущено кратковременное нерегламентное снижение всего лишь одного параметра – оперативного запаса реактивности (ОЗР). Причем до аварии Институт атомной энергии им. Курчатова не считал этот параметр ядерноопасным, поэтому Главный конструктор не предусмотрел для него в проекте реактора непрерывного штатного контроля, как того требовали Правила ядерной безопасности. Но при нажатии персоналом кнопки аварийной защиты АЗ-5, с целью тривиального останова реактора в состоянии с малым ОЗР, вдруг случилась глобальная авария. В таком виде она даже не рассматривалась в проекте, поэтому была квалифицирована экспертами как совершенно невозможная, «сверхгипотетическая» авария. И если суд определил аварию как «крайне маловероятную», то Конструктор и Ученый в ней не могут быть виноватыми. Кроме того, они сэкономили неплохие деньги на отказе от защитных устройств реактора, впоследствии очень пригодившиеся для восстановления ЧАЭС. Поэтому создателей реактора, с учетом морального ущерба их репутации, не осудили, а наградили. Наградили за участие в ликвидации последствий ими же запроектированной аварии, которая обязательно должна была случиться.
Другое дело – судьба персонала АЭС. После чего прогремел взрыв? - После нажатия кнопки АЗ-5. Кто ее нажал? - Эксплуатационный персонал, по собственной воле. 		 
514
 
Вот суд и постановил - в аварии виноваты те люди, которые в момент взрыва находились рядом с «бомбой вырабатывающей электричество» и нажали кнопку.
Дальнейшие решения Правительства, пытавшегося «сохранить лицо» перед замазанным радиацией мировым сообществом, не выбивались из этого логического ряда - руководство станции осудили, а персонал навечно заклеймили. Несогласных с таким подходом уволили, а погибших - великодушно простили. 		 
515
 

Список использованной литературы к Части V

1. Возняк А. Я., Троицкий С. Н. Чернобыль. Так это было. Взгляд изнутри. – М.: Либрис, 1993.
2. Карпан Н. В. Стенограмма судебных заседаний. – Чернобыль, 1987.
3. Выписка из уголовного дела № 19 -73 (т. 50, л.д. 352–360).		  
  назад
дальше