О чернобыльской аварии ( Н.В.Карпан). (стр. 310 - 339)   Часть IV КТО ВЗОРВАЛ ЧЕРНОБЫЛЬСКУЮ АЭС Введение

В этой части книги приведена максимально полная хронология событий, восстановленная по штатным средствам и приборам технологического контроля, оперативным журналам персонала ЧАЭС, данным СЦК «СКАЛА», ДРЕГ и по осциллограммам испытаний. Рассмотрены выводы комиссий, в разное время занимавшихся исследованием обстоятельств и причин аварии на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС. Получены ответы на вопросы, не исследованные до конца в рамках работы вышеупомянутых комиссий, или имеющие разные толкования. Прежде всего, имеется в виду установление величины оперативного запаса реактивности в критические моменты 25-го и 26-го апреля 1986 года; установление причин, по которым были допущены отклонения при выполнении испытаний по использованию «выбега» турбогенератора для электропитания собственных нужд блока и т.д. Проведен анализ физических причин аварии, в том числе связанных с распределением оперативного запаса реактивности по объему реактора, с отключением главных циркуляционных насосов и поведением контура МПЦ. Представлена картина взрыва, характер и результат действия разрушительных сил. Показано, кто и когда начал целенаправленную кампанию по сокрытию истинных причин аварии на 4-м блоке ЧАЭС, и по дискредитации персонала станции.

Глава 1 ЧЕРНОБЫЛЬСКАЯ АЭС – ФЛАГМАН МИНЭНЕРГО СССР.

Общие положения обеспечения безопасности атомных станций (ОПБ - 82), действовавшие в 1986 году, дают четкие определения всем отклонениям в работе АЭС. По ним мы имеем: «авария - нарушение эксплуатации АЭС, при котором произошел выход радиоактивных продуктов и/или ионизирующих излучений за предусмотренные проектом для нормальной эксплуатации границы в количествах, превышающих установленные пределы безопасной эксплуатации. Авария характеризуется исходным событием, путями протекания и последствиями». Такая авария на

310

Чернобыльской АЭС до 1986 года была всего лишь одна, когда в 1982 году на блоке №1 случился аварийный разрыв технологического канала. Еще были отклонения в нормальной работе АЭС, приведшие к снижению мощности, или кратковременному останову энергоблока. Причинами таких событий были срабатывания защит при отказах реакторного и турбинного оборудования, отказа оборудования машзала, нарушениях работы технологических схем, отказов оборудования по вине заводов-изготовителей и ошибки персонала. С учетом времени, отработанного каждым энергоблоком ЧАЭС, частота этих событий составляла 3,7 событий на блок в год [1]. В сопоставимый период (1982-1985г.г.) этот показатель был равен 4,6 в США, и 3,9 во Франции [2]. Сравнение результатов работы Чернобыльской АЭС с отечественными и зарубежными станциями по коэффициенту использования установленной мощности и статистике вышеприведенных отклонений позволяли считать ЧАЭС одной из лучших станций не только в СССР. А в ВПО «Союзатомэнерго» за 1985 год Чернобыльская электростанция была признана самой лучшей по всем показателям - производственным, социальным и кадровым. Но после аварии на 4-м блоке объективный подход к ее персоналу стал уже невозможен - слишком трагичными оказались ее последствия и велик страх тех, кто должен был за нее отвечать. Оттого и неоднозначность в результатах многочисленных официальных расследований, вследствие чего было дезинформировано общество, обмануты эксперты МАГАТЭ в 1986 году и осужден персонал ЧАЭС в 1987 году. Именно поэтому до сих пор не опровергнуты некоторые ошибочные выводы первых комиссий по расследованию причин аварии, что и определило цель данной работы - провести анализ физических причин взрыва на блоке 4, которые не нашли своего отражения в предыдущих исследованиях и дать непротиворечивую картину аварии.

Глава 2 ПРОГРАММА ИСПЫТАНИЙ.

Четвертый блок Чернобыльской АЭС был введен в эксплуатацию в декабре 1983 года. К моменту останова блока для планового ремонта, назначенного на 25.04.86 г., активная зона содержала 1659 ТВС, 1 ДП и 1 незагруженный канал (столб воды). Основная часть ТВС (около 75%) представляла собой кассеты первоначальной загрузки реактора. Перед остановкой энергоблока на нем было запланировано провести обычные, типовые регламентные работы и испытания, которые делались в конце рабочей кампании всегда, и на всех атомных электростанциях.

311

В график работ по ремонту блока № 4 были включены испытания и проверки, регламентированные действующими на АЭС документами: Общими правилами безопасности ОПБ - 82, технологическим регламентом по эксплуатации энергоблока, регламентом технического обслуживания и проверок систем важных для безопасности, инструкцией по контролю исправности систем безопасности (СБ) и систем важных для безопасности и т.д. Некоторые испытания проводились по отдельным программам. Так делалось в том случае, если в эксплуатацию принималась новая система, или проводилось испытание рабочей СБ после ее модернизации. Именно к этой категории относились испытания турбогенератора № 8 на 4-м блоке. Выполнение программы по использованию энергии выбега генератора не являлось инициативой станции. Предложение об использовании этой энергии для обеспечения нагрузки собственных нужд (при потере связи с энергосистемой) исходило от Главного конструктора [3] и Генерального проектировщика [4]. Оно объяснялось необходимостью гарантированного поддержания принудительной циркуляции теплоносителя в контуре охлаждения реактора, для чего требовалось обеспечить электропитание насосов за счет электроэнергии вырабатываемой выбегающим по инерции турбогенератором. Руководство ВПО «Союзатомэнерго» планировало использовать этот режим в ситуациях аварийного останова реакторов с потерей собственных нужд станции, когда АЭС лишается всех источников электроснабжения в результате отключения от энергосистемы. Использование энергии выбега ТГ позволило бы в течение первых нескольких минут, самых важных для отвода тепла от ядерного топлива в остановленном реакторе, надежно снимать остаточное тепловыделение и не допускать опасного перегрева тепловыделяющих элементов. Указанная концепция использования энергии выбега ТГ была официально признана Минэнерго и включена разработчиками в проекты новых АЭС с РБМК. Первые испытания по «выбегу» турбины на своем третьем блоке Чернобыльская АЭС провела в 1982 году, с привлечением предприятия "Донтехэнерго" и с участием Генпроектанта (институт "Гидропроект" им. С.Я. Жука). Испытания показали, что для успешного выполнения всей программы необходимо доработать систему регулирования возбуждения турбогенератора. Программы с применением модернизированного блока регулирования возбуждения генератора выполнялись на ЧАЭС в 1984 и 1985 годах, но тоже не были завершены в полном объеме по техническим причинам второстепенного характера. Программами 1982 и 1984 годов предусматривалось подключать к сети выбегающего ТГ по

312

одному дополнительному главному циркуляционному насосу (ГЦН) с каждой стороны реактора, а программами 1985 и 1986г.г. - по два ГЦН. В программах 1984, 1985 и 1986 г.г. предусматривалось отсечение системы аварийного охлаждения (САОР) ручными задвижками для исключения несанкционированного попадания «холодной» воды из гидробаллонов САОР в «горячий» реактор во время испытаний. Общее руководство испытаниями на ЧАЭС осуществлял заместитель главного инженера по эксплуатации 2-й очереди Дятлов А.С., он же проводил обязательный инструктаж всего задействованного в этих программах персонала [5]. Уровень подготовки персонала, имевшийся у руководителей опыт проведения аналогичных испытаний в 1982, 1984 и 1985 годах, наличие у операторов сведений о поведении реакторной установки в переходных режимах давали достаточно оснований для уверенности в благополучном завершении запланированного испытания [6]. Однако события стали развиваться не по намеченному плану. Но об этом чуть позже, а сейчас перейдем сразу к моменту окончания испытаний. Ночью 26 апреля 1986 года программу по «выбегу» ТГ на 4-м блоке успели выполнить до конца и записать все необходимые технологические параметры. После окончания работы по «программе выбега» начальник смены блока Александр Акимов дал команду СИУРу остановить работу реактора (так и было запланировано) нажатием кнопки АЗ-5, по сигналу от которой за время 18-20 секунд в реактор вводятся все регулирующие стержни, и стержни аварийной защиты (кроме УСП). В 1ч 23 мин 40 сек (по ДРЕГ) стержни управления начали свое погружение в активную зону и тут же, через 5-6 сек, появилась ощутимая вибрация пола, раздались удары со стороны ЦЗ, началась тряска здания и оборудования. Оператор увидел, что стержни-поглотители остановились, не дойдя до нижних концевых отметок, после чего он повернул ключ «обесточение муфт сервоприводов», чтобы стержни гарантированно вошли в реактор под действием силы собственной тяжести. Показания сельсинов (приборов, показывающих глубину погружения стержней в реактор) после этого действия не изменились, значит они либо застряли, либо их уже нет в реакторе, как и всего его содержимого. По свидетельству очевидцев, находившихся вне четвертого блока, примерно в 1 ч 24 мин от него пошел мощный грохочущий звук, потом последовательно раздались два-три взрыва, и в облаке черной пыли над блоком взлетели какие-то светящиеся обломки и крупные искры, часть из которых упала на крышу машинного зала.

313

Какими причинами был определен такой исход испытаний режима выбега турбогенератора? Некачественно составленной программой, которая была основополагающим документом при выполнении этой работы, или иными причинами? В этой главе дается ответ только на один спорный вопрос - вопрос о качестве Программы испытаний. Точку в этом споре независимо друг от друга поставили - Комиссия Госпроматомэнергонадзора (ГПАН) СССР в 1991 г. [6] и Правительственная комиссия Украины в 1996 г. [7], которые пришли к однозначному выводу - причиной аварии на 4-м блоке ЧАЭС стали не ошибки в программе испытаний. Программа была составлена правильно. Причины аварии оказались скрыты в непредсказуемых проявлениях опасных «особенностей» физических свойств реакторной установки РБМК, которые разработчиками Программы испытаний не могли быть учтены (по причине умолчания о них Главным конструктором и Научным руководителем проекта РБМК).

Глава 3 ВЫВОДЫ КОМИССИЙ.

Прошло 20 лет с тех пор, как на 4-м блоке Чернобыльской АЭС произошла авария. В настоящее время станция остановлена, но обоснованного, непротиворечивого изложения хронологии аварийных событий нет до сегодняшнего дня, хотя исследованием причин и обстоятельств аварии занималось множество людей. Сразу же после взрывов на блоке № 4 ЧАЭС были созданы, последовательно, несколько комиссий и групп, каждая из которых внесла свой вклад в установление причин аварии: • комиссия из числа работников ЧАЭС (ликвидирована 27.04.86 по распоряжению председателя Правительственной комиссии); • Межведомственная комиссия под председательством первого заместителя Министра среднего машиностроения СССР А.Г. Мешкова; • следственная бригада прокуратуры СССР, с участием представителей КГБ СССР и следственной группы прокуратуры УССР; • Правительственная комиссия под руководством зам. Председателя Совмина СССР Щербины Б.Е., которая координировала все работы по исследованию причин аварии, ее локализации, уменьшению ущерба от ее последствий и восстановлению работы ЧАЭС; • оперативная экспертная группа при Правительственной комиссии.

314

Общее руководство осуществляла оперативная группа Политбюро ЦК КПСС во главе с Председателем Совета Министров СССР Рыжковым Н.И. Официальные итоги работы этих и более поздних комиссий, а также уполномоченных советских и зарубежных экспертов были представлены в следующих, относительно доступных документах: 1. «Акт расследования причин аварии на энергоблоке № 4 Чернобыльской АЭС, происшедшей 26 апреля 1986 года». ЧАЭС, уч. № 79 ПУ от 5.05.86 г. 2. «К акту расследования причин аварии на энергоблоке № 4 Чернобыльской АЭС, происшедшей 26 апреля 1986 года». Минэнерго СССР, «СОЮЗАТОМЭНЕРГО», инв. № 4/611, Москва, 1986 г. 3. «Авария на ЧАЭС и ее последствия – информация, подготовленная для совещания экспертов МАГАТЭ», Вена, 25-29 августа 1986 г., подготовлена ГКАЭ СССР. 4. «Совещание по рассмотрению причин и последствий аварии в Чернобыле». Итоговый доклад INSAG. Вена, 30.08-3.09. 86 г. 5. «Авария на Чернобыльской АЭС: год спустя». Доклад, подготовленный группой советских экспертов для международной конференции по показателям и безопасности ядерной энергетики. Вена, Австрия, 28.09 – 2.10.87 г. 6. «О причинах и обстоятельствах аварии на 4 блоке Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года». Доклад ГПАН СССР, Москва, 1991 г. 7. «Современные представления о возникновении и развитии аварии на Чернобыльской АЭС». Доклад ИАЭ, НИКИЭТ, ВНИИАЭС, ИБРАЭ, ГПАН на международной конференции «Ядерные аварии и будущее энергетики», Париж, 15-17.4. 1991г. 8. «Чернобыльская авария: дополнение к INSAG-1. INSAG-7». Доклад Международной консультативной группы по ядерной безопасности. МАГАТЭ, Вена, 1993 г. 9. «Причины и обстоятельства аварии 26 апреля 1986 г. на 4-м блоке Чернобыльской АЭС. Действия по управлению аварией и ослаблению ее последствий». Доклад Правительственной комиссии, Киев, 1996 г. Первоначальные выводы комиссий, обобщенные и объединенные в «Итоговом докладе INSAG” (известном как “Доклад ИНСАГ-1”), содержали следующий перечень основных причин аварии, в которых обвинялся исключительно персонал ЧАЭС [8]: 1. Отключение системы аварийного охлаждения реактора (в 14 часов 25 апреля). 2. Несоблюдение требуемого оперативного запаса реактивности (с 07ч10м 25 апреля).

315

3. Переход с системы локального регулирования мощности на автоматический регулятор общей мощности (в 00ч28м 26 апреля). 4. Работа реактора на минимально контролируемом уровне мощности реактора (в 00ч40м 26 апреля). 5. Блокировка сигнала аварийной защиты по останову турбогенераторов (в 00ч43м27с 26 апреля). 6. Блокировка сигналов аварийной защиты реактора по уровню воды и давлению пара в барабанах-сепараторах (с 01ч19м 26 апреля). Позднее, после 1986 года, перечень вышеприведенных причин был подвергнут анализу и пересмотрен. Вот как были сформулированы причины аварии в докладе «INSAG-7» [9]: «Была рассмотрена информация, ставшая известной в отношении аварии на 4 блоке Чернобыльской АЭС после 1986 года. При рассмотрении применялся весьма осторожный подход с учетом того, что при поступлении новой информации картина может вновь измениться. Однако представляется, что основные контуры проблем в настоящее время приобретают ясность. В 1986 году ИНСАГ выпустила свой доклад ИНСАГ-1, в котором обсуждалась чернобыльская авария и ее причины на основе информации, представленной компетентными советскими органами Совещанию по рассмотрению причин и последствий аварии в Чернобыле, состоявшемуся в августе 1986 года. Ставшая сейчас известной новая информация повлияла на взгляды, представленные в ИНСАГ-1 таким образом, что основное внимание сместилось на аспекты, связанные с конкретными особенностями конструкции (проекта), включая конструкцию стержней СУЗ и систем безопасности, а также на то, как важная для безопасности информация доводилась до сведения персонала. В настоящее время представляется, что авария явилась следствием совпадения следующих основных факторов: - специфических физических характеристик реактора; - специфических особенностей конструкции органов управления реактором; - реактор был выведен в состояние, не оговоренное регламентом и не исследованное независимым органом по вопросам безопасности. Наиболее важным представляется то, что именно физические характеристики реактора обусловили его неустойчивое поведение <…> Тем самым уменьшается значение, которое придавалось в 1986 году в ИНСАГ-1 представленной на Венском совещании точке зрения советских специалистов, почти полностью возложивших вину на действия эксплуатационного персонала. Некоторые действия персонала, которые в ИНСАГ-1 были классифицированы как нарушения правил, фактически

316

не являлись нарушениями. И все же ИНСАГ по-прежнему придерживается мнения о том, что критические действия персонала были в основном ошибочными. Как указывается в ИНСАГ – 1, человеческий фактор следует по-прежнему считать основным элементом среди причин аварии. Низкое качество регламентов и инструкций по эксплуатации и их противоречивый характер явились тяжелым бременем для эксплуатационного персонала, включая Главного инженера. Следует также отметить, что тип и количество контрольно-измерительной аппаратуры, а также компоновка пультовой затрудняли обнаружение небезопасных состояний реактора. Тем не менее, правила эксплуатации были нарушены и стержни СУЗ были установлены так, что это поставило бы под угрозу аварийную защиту реактора даже в случае, если бы конструкция стержней не была ошибочной по причине упомянутого выше эффекта положительного выбега реактивности при аварийном останове реактора. Наибольшего осуждения заслуживает то, что неутвержденные изменения в программу испытаний были сразу же преднамеренно внесены на месте, хотя было известно, что установка находится совсем не в том состоянии, в котором она должна была находиться при проведении испытаний. Настоящим докладом ИНСАГ не отменяет доклад ИНСАГ-1, как и не изменяет выводы того доклада, за исключением ясно указанных здесь случаев. Хотя взгляды ИНСАГ в отношении факторов, способствовавших развитию аварии, изменились, многие другие выводы ИНСАГ-1 остались неизменными Подводя итоги, следует отметить, что новая информация выявила ряд более широких проблем, внесших вклад в возникновение аварии. К ним относятся: - установка фактически не соответствовала действовавшим нормам безопасности во время проектирования и даже имела небезопасные конструктивные особенности; - недостаточное внимание к независимому рассмотрению безопасности; - регламенты по эксплуатации надлежащим образом не обоснованы в анализе безопасности; - недостаточный и неэффективный обмен важной информацией по безопасности как между операторами, так и между операторами и проектировщиками; - недостаточное понимание персоналом аспектов их станции, связанных с безопасностью; - неполное соблюдение персоналом формальных требований регламентов по эксплуатации и программы испытаний;

317

- недостаточно эффективный режим регулирования, оказавшийся не в состоянии противостоять требованиям производственной необходимости; - общая недостаточность культуры безопасности в ядерных вопросах, как на национальном, так и на местном уровне; - недостаточный анализ безопасности». С мнением экспертов не согласились создатели реактора. Главный конструктор, академик Н.А. Доллежаль (директор НИКИЭТа) так изложил 26.11.86 г. свое видение причин аварии следователю по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Восковцеву Н.П. (дело № 19-73, том 45, стр. 150-151): “…При работе реактора РБМК с обогащением 2,0% влияние парового коэффициента регулируется постановкой в каналы специальных поглотителей (ДП), что строго предусматривается в эксплуатационных инструкциях (до 26.04.86 не предусматривалось – Н.К.). Отступление от них недопустимо, так как это делает реактор неуправляемым. К сказанному следует добавить, что работа реактора на малой мощности (6-7%), что имело место при начале аварии, требует, во избежание разгона мощности, особого внимания к величине парового коэффициента реактивности, что очевидно было упущено, а для поддержания столь низкого уровня мощности, в противоречие с регламентом, из активной зоны извлекались поглотители <…> Постоянное стремление создателей ядерного реактора к наивысшей его экономичности связано, в частности, с необходимостью возможно больше удалять из активной зоны элементы, вредно и паразитно поглощающие нейтроны. Среди прочих, одним из таких элементов является вода, остающаяся в нижней части канала, занимаемого стержнем регулирования мощности. Чтобы избежать этого влияния, некоторая нижняя часть стержня регулятора, определенного, строго рассчитанного размера, делается из непоглощающего материала, вытесняя таким образом соответствующее количество воды в этом канале, которое в должной степени до этого было поглотителем. Когда в активную зону реактора введено необходимое и достаточное количество средств дополнительного поглощения (ДП), то эффект от такого вытеснения воды в каналах регулятора из-за его относительной незначительности на общее поведение активной зоны не сказывается. Если же этих поглотителей было в реакторе недостаточно, то развитие мощности в реакторе возможно. Однако, до каких пределов, и явилось ли это причиной аварии предсказать трудно, т.к. любые расчеты исходят из положений, справедливость которых доказать крайне трудно. Однако очевидно, что первопричиной катастрофического развития аварии на четвертом блоке

318

ЧАЭС 26.04.86г. явилось нарушение строгого предписания иметь введенными в реактор должное число поглотителей и о недопустимости, что возможно имело место, существенного сокращения подачи воды в реактор или хотя бы в его часть”. Позднее, в 1988 году, когда уже было прекращено (по амнистии в честь 70-летия Октября) выделенное в отдельное производство расследование “вклада” в аварию институтов НИКИЭТ и ИАЭ им. И.В. Курчатова, успокоенный таким развитием событий Н. Доллежаль высказался в адрес персонала АЭС резко обвинительно [10]: «Потрясение, чувство глубокой боли испытал я, узнав о чернобыльской катастрофе. Именно катастрофе, а не аварии, как иногда об этом говорят. Ведь что такое авария? Это в какой-то степени объяснимое, вероятное явление. Ее возможность всегда учитывается при разработке любого технического проекта. В том числе и проекта реактора. Точнее сказать, учитывается вероятность разного рода аварий. И для их надежного предупреждения предусматриваются многочисленные контрольные приборы и меры защиты персонала, дублируются автоматические и ручные блокирующие устройства, разрабатываются способы локализации последствий. Другое дело - катастрофа, событие непредсказуемое, которое предвидеть нельзя. Именно такое трагическое событие и произошло в Чернобыле. Вызванный им шок был столь велик, что у некоторых несведущих людей возникло представление, будто дело едва не дошло до атомного взрыва, что до него оставалось буквально «чуть-чуть». Но это чистой воды заблуждение. Ни здесь, ни в любом другом энергетическом реакторе атомный взрыв случиться не может в силу естественных, физических причин. Ведь для него необходимо чтобы легкий изотоп урана (в чистом виде!) сплотился в компактное тело определенной массы. Только при таком условии возможна цепная реакция с мгновенным выделением гигантской энергии. А в реакторе, в твэлах, этот изотоп лишь обогащает уран природный, он рассеян в нем, его содержание составляет всего несколько процентов. А что же в таком случае взрывается? По одной из версий (и я ее разделяю) это водород, который образуют химические превращения в вышедшем из повиновения реакторе. Этот взрыв, думаю, и привел к разрушениям на четвертом блоке Чернобыля. Почему такое стало возможным? Почему люди выпустили реактор из-под своего контроля? Их действия, приведшие к такому исходу, не поддаются логическому объяснению. Зачем, например, нужно было проводить ни с кем не согласованный и, по-моему, бессмысленный эксперимент с генератором?

319

Проводить глубокой ночью, на реакторе, который был остановлен для планового ремонта? Зачем понадобилось отключать аварийное охлаждение реактора, что категорически запрещено правилами эксплуатации? Сделать это можно только с особого разрешения. Причем запорные органы охлаждения даже не снабжены дистанционным управлением, чтобы абсолютно исключить какую либо случайность. А как объяснить ошибочные действия всех, кто в это время был причастен к управлению реактором? И тех, кто непосредственно его обслуживал, допуская грубые нарушения эксплуатационного регламента. И того, кто дал указание поднять его мощность в час ночи, когда, как мы знаем, потребление энергии уменьшается. Нельзя же было не помнить, что на реакторе, остановленном почти пол суток назад, делать такое разрешается лишь в исключительных случаях, причем очень постепенно, с чрезвычайной осторожностью. А этим-то и пренебрегли. Почему? Нет разумных ответов на эти вопросы, нет оправдывающих объяснений. Когда мы слышим «человеческая ошибка», или «сумма человеческих ошибок», много ли разъясняют нам эти слова? Только лишь то, что повинны в происшедшем не какие-то конструктивные или технологические пороки техники, а действия обслуживающего ее персонала». Высказывания Главного конструктора персонал ЧАЭС воспринял как неискренние, непрофессиональные и самооправдательные. Вопреки усилиям «неподсудных» создателей РБМК, правда об аварии все равно постепенно пробивалась на свет. Переломным событием, полностью изменившим философию подхода к расследованию причин Чернобыльской аварии и заставившим советских и иностранных экспертов пересмотреть выводы ИНСАГ-1, стал доклад Комиссии ГПАН СССР [11]: «Обобщая факты <…> можно утверждать, что персонал во всех случаях действовал в соответствии с эксплуатационной документацией, так или иначе санкционировавшей эти действия. Отклонения параметров реактора от регламентных значений, которые, возможно, происходили при этом, не могли своевременно контролироваться персоналом в силу недостатков системы контроля реактора. Персонал руководствовался противоречивой эксплуатационной документацией, которая к тому же не соответствовала реальным характеристикам реакторной установки. Таким образом, в распоряжении персонала не было ни одного параметра, по значению которого он мог бы сделать вывод о том, что реакторная установка пребывает в нерегламентном состоянии. "И проект, и технологический регламент допускали режимы подобные тому, который имел место 26 апреля 1986 г. на блоке 4 Чернобыльской АЭС и реализоваться они могли без

320

какого-либо вмешательства персонала <…> Однако на двух заседаниях МВНТС (2 июня 1986 г. и 17 июня 1986 г.), состоявшихся под председательством академика А.П. Александрова, не было придано серьезного внимания результатам расчетов выполненным во ВНИИАЭС и продемонстрировавшим, что недостатки конструкции реактора в значительной мере явились причиной катастрофы, и все причины аварии были сведены к ошибкам в действиях персонала. Решения МВНТС открыли путь для представления в МАГАТЭ, широкому кругу специалистов и общественности односторонней информации о причинах и обстоятельствах приведших к аварии. После этого в докладе советской делегации совещанию экспертов МАГАТЭ в г. Вене было заявлено, что "первопричиной аварии явилось крайне маловероятное сочетаний нарушений порядка и режима эксплуатации, допущенных персоналом блока". После доклада в Вене (август 1986 г.) изложенная в нем концепция исключительной виновности персонала стала официальной концепцией СССР, а все предыдущие исследования, акты, доклады (даже Доклад Правительственной Комиссии), противоречившие данной версии, были засекречены и скрыты даже от специалистов». В заключении своего Доклада Комиссия ГПАН констатировала: "Недостатки конструкции РБМК-1000, эксплуатировавшемся на 4-м блоке ЧАЭС, предопределили тяжелые последствия Чернобыльской аварии". В последнем официальном докладе Правительственной комиссии Украины (1996 год) [12], выводы первых советских комиссий были уже окончательно дезавуированы. На основании полученных ею результатов анализа причин аварии комиссия сделала окончательный вывод. «Коренные причины аварии: – специфические ядерно-физические характеристики РБМК -1000, обусловленные конструкцией его активной зоны; – низкая эффективность системы управления и защиты; – неверная конструкция стержней аварийной защиты реактора; – низкое качество типового технологического регламента». Не подвергая критике основные выводы всех выше процитированных документов, можно поставить только два вопроса – неужели причины взрыва на реакторе блока №4 ЧАЭС настолько сложны, что разум экспертов, членов следственной группы Генеральной прокуратуры СССР и прочих исследователей не смог за 20 лет до них докопаться? И если судом были осуждены только работники ЧАЭС, то значит ли это, что других виновников не было? В следующих главах книги на эти вопросы будут даны подробные ответы.

321

Глава 4 ХРОНОЛОГИЯ СОБЫТИЙ ДО АВАРИИ. 24 апреля 1986 г.

Основные параметры энергоблока в течение суток были стабильными: 7ч 00 мин – Мощность реактора 3100 МВт, ОЗР = 30,1 ст. РР, Kr = 1,34; Kz = 1,2; Kз.min = 1,20; Wтк(max) = 2,5 МВт; Tc(max) = 594 градуса. 15ч 00 мин – Мощность реактора 3100 МВт, ОЗР = 29,0 ст. РР, Kr = 1,33; Kz = 1,17; Kз.min = 1,20; Wтк(max) = 2,49 МВт; Tc(max) = 601 градус. 21ч 45 мин – при замене БРС на шкафу САС М неожиданно изменились показания сельсинов ЛАР и АР-1,2 на БЩУ-О. Записан дефект (см. опер. журнал НС ЦТАИ № 21 ПУ). 23ч 30 мин – Мощность реактора 3100 МВт, ОЗР = 30,1 ст. РР, Kr = 1,35; Kz = 1,19; Kз.min = 1,19; Wтк(max) = 2,52 МВт; Tc(max) = 603 градуса. Отделом ядерной безопасности и контроля надежности реакторных установок (ОЯБиКН) проводились измерения парового эффекта реактивности αBϕB по штатной программе. Результаты измерений были оценены сразу, но протокол измерений оформить до аварии не успели. Оценка величины парового эффекта реактивности, выполненная 24.04.84 г., дала значение αφ= 5,2 βэфф.

25 апреля 1986 г.

1. Смена Акимова А.Ф. с 0ч до 8 ч. Из распечатки К1К - Мощность реактора 3100 МВт, ОЗР - 30,1 ст. РР, Kr = 1,34; Kz = 1,2; Kз.min = 1,20; Wтк(max) = 2,5 МВт; Tc(max) = 594 градуса; расход в КМПЦ = 48 тыс. м3/ч; Выписки из оперативных журналов НСБ, СИУР , СИУБ и СИУТ: 00ч 39 мин – 01ч 05 мин – «Скала» в полуторном варианте работы для пересчета энерговыработки. Загрузка реактора - 1659 РК, 1ДП, 1Н2О. 01ч 00 мин – Блок на мощности N(т) = 3100 МВт, N(э) = 930 МВт. 01ч 05 мин – Начало разгрузки энергоблока; оперативный запас реактивности (ОЗР) равен 31 ст. РР. 01ч 05 мин – Отключили 4ПН - 4, N(т) = 2760 МВт. 01ч 50 мин – N(т) = 2500 МВт. 02ч 0 мин – N(т) = 2350 МВт. 02ч 10 мин – N(т) = 2240 МВт.

322

02ч 55 мин – N(т) = 2100 МВт. 03ч 00 мин – по заявке НСБ выведена защита МПА – 1,2,3 по снижению давления (запись в опер. журнале НС ЦТАИ № 21 ПУ). 03ч 10 мин – N(т) =1800 МВт. 03ч 15 мин – отключили 4ПН-2. N(э) = 520 МВт. ТГ-7 на холостом ходу. 03ч 40 мин – закончены испытания ЦТАИ по РДС. 03ч 45 мин – перевод продувки графитовой кладки реактора с азотно-гелиевой смеси на азот. 03ч 47 мин – тепловая мощность реактора 1600 МВт. 04ч 14 мин – выбиты ЗУ ТГ-7. 04ч 20 мин – отключился ВТГ-7, подхват оборотов с 5 ЩУ. 04ч 48 мин – N(т) реактора равна 1600 МВт. 05ч 40 мин – снята стат. характеристика ТГ-7. 06ч 58 мин – синхронизация и включение в сеть ТГ-7, перераспределение нагрузки между ТГ-7 и ТГ- 8. 07ч 10 мин – сбой в работе СЦК «Скала». ОЗР рассчитан без учета погружения 12-ти стержней АР (запас реактивности на которых не бывает меньше 2-х ст. РР) и показан равным 13,2 стержня РР. Реальное значение ОЗР в это время было около 18 ст. РР. 07ч 11 мин – заблокировался канал УСО 2АР-2. 07ч 20 мин – по заявке НСБ-4 защита по снижению уровня в БС переведена из АЗ-1 в АЗ-5 07ч 35 мин – не деблокируется канал УСО 2АР-2, замена УСО результатов не дала. Дефект записан в оперативном журнале НС ЦТАИ. 07ч 45 мин – N(э) ТГ- 8 = 50 МВт. 2. Смена Казачкова И. И. с 8 ч до 16 ч. Выписки из оперативных журналов НСБ, СИУР, СИУБ и СИУТ: 08 ч 00 мин – состояние блока: - Мощность реактора 1520 МВт, N(э) = 380/50 МВт. ОЗР - не менее 16 ст. РР, Kr = 1,46; Kz = 1,18; Kз.min = 1,97; Wтк(max) = 1,32 МВт; Tc(max) = 522 градуса; расход в КМПЦ = 50 тыс. м3/ч. 08 ч 18 мин – заблокирована защита АЗ-2. 08 ч 53 мин – выбиты ЗУ, сняты стат. характеристики ТГ- 8. 12 ч 36 мин – включен в сеть ТГ- 8, начат набор мощности ТГ- 8 со снижением мощности ТГ-7. 13 ч 05 мин – отключен от сети ТГ-7; N(т) =1600 МВт, N(э) ТГ- 8 =450 МВт. 13 ч 50 мин – переход с 4ПН-5 на 4ПН-3.

323

14 ч 00 мин – САОР отключена от контура МПЦ. Заблокированы запуск и включение дизель - генераторов 2ДГ- 4 и 2ДГ-5 на шины собственных нужд. 14 ч 06 мин – включен 4ГЦН-13. 14 ч 12 мин – остановлен 4ГЦН-12. 14 ч 24 мин – включен 4ГЦН-24. 14 ч 30 мин – остановлен 4ГЦН-22. 14 ч 50 мин – сорван вакуум на ТГ-7 для сушки конденсаторов. 15 ч 10 мин – переход на ПН-5 (ПН-3 отключен). 15 ч 10 мин – Мощность реактора 1500 МВт, ОЗР =16,8 ст. РР, Kr = 1,47; Kz = 1,18; Kз.min = 1,95; Wтк(max) = 1,35 МВт; Tc(max) = 513 градусов, расход в КМПЦ = 50 тыс. м3/ч. Игорь Иванович Казачков, начальник смены блока № 4 [13]: «25-го апреля 1986 года я работал в смену с 8 до 16 час. Смену я принял от Саши Акимова. С утра мы готовились к испытаниям турбины на выбег, практически всю программу закончили к двум часам дня и уже собирались провести сам эксперимент <...> В два часа дня, минут за пятнадцать до начала испытания, позвонил начальник смены Баранов и сказал, что испытания откладываются из-за того, что отключился блок на какой-то электростанции и образовался дефицит электричества. И наш блок - он давал в то время пятьсот тысяч киловатт, то есть пятьдесят процентов мощности - должен еще поработать. Ситуация эта в общем обычная, встречается нередко. Мы ведь в системе Минэнерго. Молились на план, на киловатт-часы, на все остальное. Готовясь к эксперименту, я действовал в соответствии с программой. Единственным отклонением в этой программе от действующих инструкций было выведение системы безопасности. Я на своей смене вывел систему безопасности. Это все было напечатано в программе. Я смотрел на каждый пункт - сделать то, сделать то-то. Смотрю от начала и до конца. И по этим пунктам всем я не вижу, чтобы они от нас требовали чего-то запрещенного инструкцией. Повторяю - единственное, это вывод САОР - системы аварийного охлаждения реактора». Дятлов А.С. (зам. главного инженера ЧАЭС, руководитель испытаний) – Относительно вывода Казачковым из работы системы аварийного охлаждения реактора (САОР) [14]: «В 1986 г. комиссия Г.А. Шашарина установила отсутствие всякой связи этого факта с возникновением и развитием аварии. Позднее, в Докладе комиссии Государственного комитета СССР по надзору за безопасным ведением работ в промышленности и атомной энергетике «О причинах и обстоятельствах аварии на 4-м блоке ЧАЭС 26.04.86 г.» (Москва,

324

1991 год), было доказано, что: “возможность снижения масштаба аварии из-за отключения САОР была не потеряна, а в принципе отсутствовала в конкретных условиях 26.04.86 г.” Казачков И.И. [13]: «Я вывел систему безопасности. И вот вся пресса потом говорила, и за рубежом - я читал, американцы рассказывали об этой аварии, что взрыв произошел якобы от того, что русские вывели систему безопасности. Но никакой, я утверждаю - никакой связи между этим взрывом и выводом запасной системы охлаждения не было. И нет. И об этом я на суде говорил, когда выступал в качестве свидетеля. Не помню кто, прокурор или судья, спросил: «Повлиял ли вывод системы безопасности на ход взрыва?» Я ответил: «Нет». Тот же вопрос был задан экспертам, и эксперты тот же ответ дали. А вообще, у меня тяжелая смена была тогда сама по себе. Проводились испытания седьмой и восьмой турбин, проверка предохранительных клапанов. Работы было очень много. Потому что я слежу и за турбиной, и за реактором, за всем. Очень тяжела бывает работа в переходных режимах, когда переходим с одной мощности на другую. Надо следить за множеством параметров. Скажем, у СИУРа - у него несколько основных, очень важных параметров, а вообще-то у него есть четыре тысячи параметров для контроля. Представляете? И в любое время, особенно в случае отклонения какого-то, он может выбрать один из этих параметров, то есть ему надо обратить внимание на этот параметр. Тут не до детективных романов. Очень тяжелая, повторяю работа, напряженная. Мы должны были быть полностью готовы к проведению эксперимента в 14ч15м-14ч20м. Именно в это время, как я теперь понимаю, могла произойти авария. Но <...> судьба распорядилась иначе <...> Позвонил диспетчер, и эксперимент отложили.… Если бы у меня какая-то аварийная ситуация на блоке была, если бы блок требовал останова, в этом случае, конечно, команда диспетчера для нас не указ <...> Так что требование диспетчера - вещь нормальная, и об этом на суде даже вопрос не поднимался. Ну вот, когда позвонили и сказали, что эксперимента не будет, я даже разочарование испытал <...> Интересный эксперимент, посмотреть на все это дело хотелось. Режим технологический необычный сам по себе. Хотелось посмотреть, сколько же времени турбина будет вырабатывать энергию на свои нужды? У нас вообще до этого не было таких экспериментов. На других блоках пытались делать, у них не получилось. Выбег практически не получался. Но там, прежде чем дело доходило до эксперимента, срабатывала автоматическая защита. На третьем блоке пытались провести... Ну, я разочарование испытал. Такая была мысль: жаль, ну что ж, нет так нет, что делать? Так пятьдесят процентов мощности и шло, доработали до конца смены.

325

В 16 часов я сдал смену Юре Трегубу и ушел домой, в Припять. Конечно, хотелось посмотреть на эксперимент, но диспетчер сказал неопределенно, сколько еще времени придется блоку давать энергию. Эксперимент перенесли на «потом» - он должен был состояться либо до двенадцати ночи, на смене Юры Трегуба, либо позже - на смене Саши Акимова. Мне не резон было оставаться, потому что еще восемь часов ждать - зачем? Хотя очень интересно было. Если бы это сразу было, в следующей смене - я бы обязательно остался…» 3. Смена Трегуба Ю.Ю. с 16 ч до 24 ч. Выписки из оперативных журналов НСБ, СИУР, СИУБ, СИУТ, данные из доклада Insag -1 и ДРЕГ: 16 ч 30 мин – разрешен подъем мощности до 1600 МВт. 16 ч 50 мин – мощность реактора 1600 МВт. 18 ч 50 мин – нагрузка оборудования собственных нужд, не участвующего в испытаниях, переведена на электропитание от рабочего трансформатора СН Т-6. 22 ч 45 мин – мощность реактора 1600 МВт, Kr = 1,41; Kz = 1,14; Wтк(max) = 1,35 МВт; ОЗР = 26,0 ст. РР, расход в КМПЦ = 50 тыс. м3/ч; Kз.min = 1,88; Tc (max) = 525 градусов. 22 ч 50 мин – «Скала» в полуторном варианте работы для пересчета энерговыработки. Загрузка реактора - 1659 РК, 1ДП, 1Н2О. 23 ч 10 мин – по распоряжению НСБ начато снижение мощности реактора. 23 ч 30 мин – снижение закончено, мощность реактора 1200 МВт. 23 ч 45 мин – продолжено снижение мощности. 23 ч 45 мин – неисправен УСО 2АР-2. 23 ч 50 мин – выбросы в венттрубу 2-й очереди 411 кюри/сутки.. 24 ч 00 мин – снижение закончено, N(т) = 760 МВт, N(э) ТГ- 8 = 200 МВт,ОРЗ = 24 ст. РР. Юрий Юрьевич Трегуб [13]: «25 апреля 1986 года я заступил на смену. Сама приемка смены была очень тяжелая, потому что на столе находилось несколько программ - там была программа испытания выбега генератора, программа воздушного расхолаживания реактора, программа замера вибрации и четвертая программа <...> забыл видимо, она так не зацепила... Но, по-моему, была и четвертая программа. Смену сдавал мне Игорь Казачков. Испытания должны были быть на его смене, но потом были перенесены вроде бы на мою смену. Я поначалу.

326

не был готов к испытаниям, только через два часа, когда вник в суть программы. При приемке смены было сказано, что выведены системы безопасности. Ну, естественно, я Казачкова спросил: «Как вывели?» Говорит: «На основании программы, хотя я возражал». С кем он говорил - с Дятловым, что ли? Убедить того не удалось. Ну, программа есть программа, ее разработали лица ответственные за проведение, в конце концов <...> Казачков говорит: «Ожидай, когда тебе диспетчер разрешит. Он разрешить должен где-то в районе 18 часов". А смена у меня была от 16 до 24 часов. У меня есть привычка все проверять. Я прихожу на смену обычно минут на сорок раньше. Записи в журналах - это одно, но если я буду проводить испытания, для меня этого мало. Я свой персонал, свою смену направил на то, чтобы проверить все, что было сделано. Хотя работа у меня на смене и кипела, потому что люди замеряли вибрацию, но в целом по блоку динамики никакой не было, блок устойчиво работал где-то на 45 процентов мощности от номинала. Связаться с руководством я не мог, потому что в 5 часов уже никого не было, а желание с ними поговорить у меня появилось не сразу. Только после того как я внимательно ознакомился с программой, только тогда у меня появилась куча вопросов к программе. А для того чтобы говорить с руководством, надо глубоко изучить документацию, в противном случае всегда можно остаться в дураках. Когда у меня возникли все эти вопросы, было уже 6 часов вечера - и никого не было, с кем можно было бы связаться. Программа мне не понравилась своей неконкретностью. Видно было, что ее составлял электрик - Метленко, или кто там составлял из Донтехэнерго <...> САОР (система аварийного охлаждения реактора) начали выводить на смене Казачкова. Это очень большая работа - у нас ведь ручная арматура. Представляете, одна задвижка требует минут сорок пять. Задвижка - это как штурвал на паруснике, только чуть поменьше и стоит горизонтально. Чтобы ее закрыть, она требует усилий двух людей, а лучше - трех. Это все вручную делается. Казачкову потребовалась практически вся смена на вывод системы аварийной. Это очень тяжелая работа. А сколько бы мне потребовалось, чтобы ее вновь ввести? Я бы ее не ввел. А если бы снова надо было ее вывести для проведения испытания? Кстати, как показал ход аварии, САОР все равно ничего бы не дала, потому что отлетели все разъемы, все отлетело, сразу все задвижки. Смена была напряженная. Я в основном работал с документами, сидел на своем рабочем месте и читал программы. И по телефону отвечал, потому что все время звонили,

327

спрашивали. А по реактору все шло нормально. Была только ненормальная обстановка в смысле интенсивности работы на БЩУ. Тут связь, тут читаю программу, здесь приходят, спрашивают, здесь еще что-то. Кроме того, даешь распоряжения проверить всю программу. А это довольно сложно. Ну, я говорил с начальником смены станции Диком, рассказал о ситуации. Он, естественно, понимает так же как и я: если есть программа, если все уже принято, то что ж? Какие могут быть возражения? Они на себя это взяли <...> Где-то в 8 вечера я опять запрашиваю, беспокоюсь, что вдруг Дик забыл или отвлекся - может, диспетчер передал распоряжение и уже можно начинать эксперимент? Дик говорит: «Разрешения нет. Но надо обязательно вызвать на испытания Дятлова». Я звоню Дятлову домой, его дома нет. Еще раз звоню. Наконец попал на него, он говорит: «Без меня не начинать». Я ему говорю: «У меня есть вопросы. Много вопросов».- «Это не телефонный разговор, без меня не начинать» - сказал он. Где-то с 8 до 9 позвонил главный инженер станции Фомин, спросил, как испытания. Говорю - откладываются. Доложил ему обстановку - у нас есть специальная схема рапорта. Он: «Дождитесь Дятлова, без него не начинайте. Без него ни в коем случае, никаких подготовок». - «Хорошо». Только в начале десятого стало известно; в 10 часов вечера будут испытания. Диспетчер Киевэнерго разрешил блоку разгрузку. Вообще-то я удивляюсь такой постановке вопроса, когда атомной станцией командует диспетчер. Ведь у нас даже при авариях, разрывах разных мог диспетчер не дать разрешения на останов. Но ведь это же не тепловая станция, не котел простой, который лопнет в помещении <…> Всегда очень трудно с диспетчерами <...> там куча пререканий <...> и с другой стороны, может, так и надо: все-таки блок - миллионник, и его остановка для энергосистемы может иметь серьезные последствия. Частота может упасть до аварийной <...> То есть всегда приходится натягивать эту энергию со всеми переживаниями, которые с этим связаны. Причем у нас, как правило, все оборудование в закрытых помещениях. Все делается на шестом чувстве, на воображении <…> Позвонил Дятлову домой, жена его ответила, что он уже вышел на работу. Я жду его, а время идет. Около одиннадцати ночи звонят мне с третьего блока. И говорят: «У нас Дятлов, кого-то обрабатывает». Он по дороге зашел на третий блок и, видимо, нашел какой-то недостаток в смысле дисциплины. Прорабатывал их. Поэтому задержался. Появился где-то в начале двенадцатого ночи. Саша Акимов пришел в начале двенадцатого, в половине двенадцатого он уже был на месте. Я говорю Акимову. «По этой программе у меня много вопросов. В частности куда

328

принимать лишнюю мощность, это должно быть написано в программе». Когда турбину отсекают от реактора надо куда-то девать лишнюю тепловую мощность. У нас есть специальная система, помимо турбины обеспечивающая прием пара...Дятлов разговор со мной по программе отложил <…> Я не имел морального права в это вмешиваться - ведь смену принимал Акимов. Но все свои сомнения я ему сказал <…> И остался, чтобы присутствовать на испытаниях…» Дятлов А.С. [14]: «Перед передачей смены поговорил с начальником смены блока Ю. Трегубом и заступающим на смену А. Акимовым. Осталось только замерить вибрацию турбины на холостом ходу (без нагрузки на генераторе) и провести эксперимент по “Программе выбега ТГ”. Никаких вопросов не возникало. Измерение вибрации осуществляется при каждой остановке на ремонт, здесь все ясно. И по подготовке к последнему эксперименту у Саши Акимова нет вопросов, он еще 25 апреля смотрел. После этого я ушел с блочного щита управления (БЩУ- 4) для осмотра перед остановом интересующих меня мест...». Давлетбаев Р.И. (зам. начальника турбинного цеха №2) [15]: «…На обратном пути проходя через БЩУ- 4 я задержался возле Акимова А.Ф. Смену он принял в тяжелой обстановке, что бывает нередко при неустоявшихся, переходных или на пусковых режимах: народу на БЩУ много, режим неустойчивый, операторы перегружены. При этом необходимо успеть изучить оперативный журнал, полностью овладеть ситуацией, прочитать сменные задания и программы <…> Сразу после приема смены Дятлов А.С. начал требовать продолжения выполнения программы и когда Акимов А.Ф. присел на стул чтобы изучить ее, начал упрекать его в медлительности и в том, что он не обращает внимания на сложность ситуации создавшейся на блоке. Дятлов А. С. окриком поднял Акимова с места и начал его торопить. Акимов А.Ф., держа в руках ворох листов (видимо это была программа), начал обходить операторов, СИУТа и СИУРа и выяснять соответствие состояния оборудования намеченной программе. Поскольку на малой мощности СИУТу работать за пультом тяжело, при выполнении некоторых операций он помогал работать и Столярчуку Б.В. (некоторые операции выполнялись на неоперативных панелях БЩУ). Во всем происходившем тоже не было ничего необычного, такие методы работы были характерны во взаимоотношениях Дятлова А. С. с подчиненным персоналом. Акимов А.Ф. с первых минут пытался овладеть ситуацией, управлять течением событий. Перед моим последним уходом с БЩУ- 4 он сказал мне сокрушенно, что воды в барабан-сепараторах нет, реактор не управляется, что хуже не куда...»

329

Дятлов А.С. [14]: «Еще одна аварийная защита реактора, в блокировке которой обвиняют персонал, - снижение уровня теплоносителя в барабан-сепараторах ниже минус 600 мм. Эта защита действует следующим образом: на большом уровне мощности реактора, более 60% от номинального, она при снижении уровня автоматически уменьшает мощность реактора до 60 процентов. При малых мощностях - глушит реактор. Это изменение функций осуществляется с помощью ключа оперативным персоналом. После снижения мощности мы этого не сделали. Почему изменение функций не сделано автоматическое? Проектант это объясняет так: при снижениях мощности, например, по АЗ-2 до 50%, уровень в барабанах- сепараторах обычно снижается ниже 600 мм и при автоматическом переключении произойдет полное глушение реактора. Поэтому надо дождаться стабилизации параметров и лишь после этого переключить. На малой мощности регуляторы питательной воды работают не очень хорошо и 26 апреля после снижения мощности реактора уровень в сепараторах уменьшился до минус 600 мм. Был бы заглушен реактор при срабатывании защиты - неизвестно, потому что трудно сказать, когда защита стала неработоспособной. Даже будь точно известно: если бы аварийная защита по уровню была переключена, то при его отклонении в 01 час 00 минут реактор был бы благополучно заглушен - ни о чем не говорит. Работу реактора на "если" нельзя строить. Ведь не из-за отклонения уровня произошла авария, а совсем по другим причинам. Да и защита по снижению уровня теплоносителя в барабан-сепараторах до минус 1100 мм оставалась введенной. Таким образом, аварийные защиты реактора были в полном объеме для такого режима, кроме защиты по уровню в барабан-сепараторах - она была минус 1100 мм, вместо минус 600 мм».

26 апреля 1986 г.

Смена № 5, НСБ – Акимов А.Ф. 00 ч 00 мин – начало смены - N(т) =760 МВт, N(э) ТГ- 8 = 200 МВт, ОЗР = 24 ст. РР. 00 ч 05 мин – 4ПК-1 переведен на рециркуляцию. 00 ч 05 мин – 00ч 05м - по распоряжению Дятлова А.С. начато снижение мощности реактора до уровня собственных нужд (200 МВт). 00 ч 28 мин – отключен ЛАР, включен АР-1. По ВК отключился АР-1, не включился АР-2 по недопустимому разбалансу. Тепловая мощность реактора падает. 00 ч 30 мин 50 сек – сигнал неисправности измерительной части АР-2. 00 ч 31 мин 35 сек – срабатывание БРУ-К2 ТГ- 8.

330

00ч 34 мин 03 сек – 00 ч 37 мин 49 сек – сигнал аварийного отклонения уровня в БС. 00 ч 35 мин – кнопкой «быстрое снижение мощности» снижена уставка АР. 00 ч 36 мин 24 сек – уставка АЗ по снижению давления в БС переведена с 55 на 50 кг/см2. 00 ч 38 мин – N(т) = 0 -:-30 МВт. Подъем мощности до уровня СН по распоряжению Дятлова. 00ч 39 мин 32 сек – 00 ч 43 мин 35 сек – программа ДРЭГ не работала (4м 03с). Причина - подготовка СДИВТом магнитной ленты ДРЭГ для записи испытаний. 00 ч 42 мин – N(т) =160 МВт. Включен АР-1. Недопустимый разбаланс на АР-2 убран. АР-2 приведен в готовность. ОЗР = 19,7 ст. РР по ВУ «Скалы» (по данным НСБ Трегуба и НСС Рогожкина). Wэл = 0, пар на БРУ-К. 00 ч 42 мин – замер вибрации холостого хода ТГ- 8 с возбужденным генератором. 00 ч 30 мин 50 сек – вывод защиты АЗ-5 по отключению двух ТГ. С 00 ч 43 мин 35 сек до 00 ч 43 мин 3 сек – сигнал «1ПК вверх». С 00 ч 43 мин 35 сек до 00 ч 44 мин 40 сек – сигнал неисправности измерительной части АР-2. 00 ч 43 мин 37 сек – выведены защиты по повышению уровня конденсата в КС СПП, по повышению уровня в испарителе. С 00 ч 43 мин 37 сек до 00 ч 51 мин 45 сек – аварийные отклонения уровня в БС. С 00 ч 49 мин 19 сек до 00 ч 51 мин 23 сек – сигнал «1 ПК вниз». 00 ч 51 мин 23 сек – срабатывание БРУ-К1 ТГ- 8. 00 ч 52 мин 27 сек – аварийные отклонения уровня в БС. 01 ч 00 мин 02 сек – сигнал неисправности измерительной части АР-2. 01 ч 00 мин 04 сек – аварийные отклонения уровня в БС левой половины. 01 ч 02 мин 20 сек – увеличение расхода пит. воды со 104 до 424 т/ч на левой половине для повышения уровня воды в БС. 01 ч 03 мин – N(т) = 200 МВт. Отключение ТГ- 8 от сети, замер вибрации ХХ с отключенным генератором. 01 ч 04 мин – включен ГЦН-12. 01 ч 06 мин 02 сек – аварийные отклонения уровня в БС левой половины; увеличение расхода пит. воды со 192 до 1170 т/ч (слева) для повышения уровня воды в БС. 01 ч 07 мин – включен ГЦН-22. 01 ч 09 мин – расход питводы снижен до 100 т/ч слева и справа. 01 ч 09 мин 45 сек – аварийные отклонения уровня в БС.

331

С 01 ч 12 мин 10 сек до 01 ч 18 мин 49 сек – программа ДРЭГ не работала. Причина – перезагрузка СДИВТом ленты ДРЭГ для фиксации параметров во время выполнения «Программы выбега…». 01 ч 15 мин – включены на рециркуляцию ПН-3,4 (по программе выбега). 01 ч 18 мин – ТГ-8 синхронизирован и включен в сеть (по ленте телетайпа «Скалы»). 01 ч 06 мин – NэлТГ-8 = 32,7 МВт, (по опер. журналу НСС в 01ч20м). 01 ч 18 мин 49 сек – включена программа ДРЭГ. 01 ч 18 мин 52 сек – проверено прохождение сигналов 1МПА, 3МПА. Выдан сигнал 2 МПА (по ДРЭГ). 01 ч 18 мин 54 сек – отключение АР-2 по неисправности, срабатывание БРУ-К1 ТГ- 8, защита по повышению уровня в БПГ до 2-го предела выведена; защита по повышению уровня в БТС до 2-го предела выведена. 01 ч 19 мин 39 сек – сигнал «1 ПК вверх» 01 ч 22 мин 30 сек – запись параметров (перед выбегом) на магнитную ленту «Скалы». По расчетам ИАЭ (выполненным после аварии) значение запаса реактивности в этот момент ОЗР = 6-8 ст. РР. Реальное значение ОЗР, восстановленное в [16], равно 15 ст. РР.

Глава 5 ХРОНОЛОГИЯ АВАРИИ. Работа по программе выбега

01 ч 23 мин 04 сек – выбиты ЗУ ТГ- 8, начало испытания выбега ТГ- 8 на СН. 01 ч 23 мин 6,5 сек – нажата внештатная кнопка МПА, секция 8РНА отключилась от 8РА, включился блок выбега ТГ- 8, начался разворот дизель-генератора 2ДГ- 6. 01 ч 23 мин 19,1 сек – включение первой ступени нагрузки ДГ. 01 ч 23 мин 24,4 сек – включение второй ступени нагрузки ДГ. 01 ч 23 мин 29,6 сек – включение третьей ступени нагрузки ДГ. 01 ч 23 мин 34,8 сек – включение четвертой ступени нагрузки ДГ. Трегуб Ю. [13]: «Этот момент с удержанием мощности был несколько нервным, но в целом, как только вышли на мощность 200 мегаватт и стали на автомат, все успокоились. Правда, мне не нравились эти 200 мегаватт, я ведь был когда-то СИУРом и считаю, что это не самый лучший режим для реактора РБМК. Но здесь не я решал. Двести так двести. В общем, как только стали на автомат, я ушел от Топтунова. Снова пошел к месту СИУТа. Никакой предаварийной суеты не было.

332

Была обычная рабочая суета: разговоры все время шли, обсуждения. По положению, как руководители эксперимента, Дятлов и Акимов находились в центре, чтобы контролировать щит, и периодически туда - сюда ходили. Потом Метленко сел невдалеке от рабочего места Акимова, взял в руки телефон. Они уговорились, что по команде Акимова Метленко включает осциллограф, чтобы регистрировать испытания, Киршенбаум выбивает стопорные клапаны. Начинается эксперимент на выбег. Отключают турбину от пара и в это время смотрят - сколько будет длиться выбег. И вот была дана команда, Акимов ее дал. Киршенбаум - я стоял рядом с ним - отключил стопорный клапан, Метленко что-то там в трубку скомандовал <...> Мы не знали, как работает оборудование от выбега, поэтому в первые секунды я воспринял <...> появился какой-то нехороший такой звук. Я думал, что это звук тормозящейся турбины. Я все это как-то серо помню <...> сам звук я не помню, но помню, как его описывал в первые дни аварии: как если бы «Волга» на полном ходу начала тормозить и юзом бы шла. Такой звук: ду-ду-ду-ду... Переходящий в грохот. Появилась вибрация здания. Да, я подумал, что это нехорошо. Но что это - наверно, ситуация выбега». Метленко Г. П. - из объяснительной записки - «В 0ч 30 мин мы приступили к завершению подготовительных работ, а в начале первого приступили к проведению опыта. В 1ч 15 мин по моей команде проинструктированный предварительно персонал - СИУТ и старший мастер РЗА - выбили электромагнитные защитные устройства ТГ- 8 и выдали сигнал МПА в электрическую часть дополнительно установленной кнопкой. Начался режим совместного выбега ТГ-8 с нагрузкой собственных нужд. Процесс проходил нормально до взрыва (примерно 1-2 мин). При снижении оборотов турбины до 2500 НСБ дал команду глушить реактор, а еще через 15-20 секунд произошел взрыв». Примечание автора. 01ч 23 мин 39 сек – мощность реактора выросла на 30 МВт. Это было инициировано проявлением положительного парового эффекта от снижения расхода теплоносителя с 01 ч 23 мин 04 сек, когда четыре ГЦН стали работать от “выбегающего” ТГ- 8. За время с 01 ч 23 мин 04 сек по 01 ч 23 мин 39 сек расход по КМПЦ уменьшился (по ДРЕГ) на 5,8 тыс. м3/ч (с 56800 до 51000 м3/ч). Вначале процесс шел плавно, скорость уменьшения расхода не превышала 180 м3/сек, поэтому АР успевал компенсировать вносимую положительную реактивность 01 ч 23 мин 39 сек – АЗ-5 по телетайпу. Стержни АР продолжали погружаться. К моменту нажатия кнопки АЗ-5 их компенсирующая способность была практически исчерпана.

333

Стержни АР-1 находились на нижнем концевике (НК), АР-3 (он работал в режиме ПК) на 5,6м, а стержни АР-2 были в движении вниз и в момент нажатия кнопки АЗ-5 успели пройти отметку 5 м по указателю положения, т.е. тоже были вблизи НК [17]. 01 ч 23 мин 40 сек – фиксация АЗ-5 в ДРЕГ (цикл 39-й секунды), появление сигнала «неготовность АЗ», т.к. ст. АЗ сошли с ВК. Стержни СУЗ пошли в активную зону, в течение первой секунды внося отрицательную реактивность. Неожиданно для всех, начиная со второй секунды движения стержней мощность реактора стала расти (сработал дефект проекта СУЗ, так называемый “концевой эффект вытеснителей”). 01 ч 23 мин 39,9 сек – включение пятой ступени нагрузки ДГ. 01 ч 23 мин 41 сек – расход по КМПЦ начал уменьшаться со скоростью 500 м3/сек после отключения защитами выбегающих ГЦН-14, 24, 13, 23 от шин секций 8РА и 8РБ. 01 ч 23 мин 42 сек – АЗС-Р, АЗМ; ПС, АЗ по всем восьми УЗМ. Период удвоения мощности менее 1сек., мощность более 530 МВт. ДРЕГ зафиксировал этот сигнал в 01.23.43, в цикле с 39 по 43с. Расхождение в 1с между временем событий по телетайпу и по ДРЕГ объясняется тем, что телетайп имел высший приоритет для регистрации сигналов АЗ, поэтому он точнее фиксировал время их появления. 01 ч 23 мин 41, 45, 47 сек – подъем уровня в БС (слева) с минус 350 до минус 330 мм, справа - нет данных на это время. Срабатывание ГПК начинается с давления в БС равного 75 кгс/см2. По данным ДРЕГ (цикл №137Д), в интервале 01ч23м45с - 47с давление в БС на правой стороне поднялось до 88,2 кгс/см2, а на левой стороне до 75,2 кгс/см2. Это значит, что в промежутке времени между 45-й и 47-й секундами (длительность этого цикла ДРЕГ) уставки срабатывания ГПК были превышены и ГПК работали. В этом же цикле ДРЕГ отметил срабатывание БРУ-К1 (уставка срабатывания равна 71,5 кгс/см2). В интервале 01ч 23м 45-47с программой ДРЕГ было зафиксировано снижение до нуля циркуляции воды через выбегающие ГЦН и, как минимум, на 35-40% через остальные ГЦН. Это могла сделать только противосила, превышающая давление в напорном коллекторе ГЦН и направленная со стороны активной зоны. С этого момента, вероятно, и начались мощнейшие гидроудары в КМПЦ, которые сотрясали не только оборудование, но и здание. 01 ч 23 мин 47 сек – сигналы «неисправность измерительной части» АР-1,2. 01 ч 23 мин 48 сек – дальнейший рост давления в БС и уровня в БС (слева минус 300, справа – недостоверно, на уровне +500). 01 ч 23 мин 49 сек – (цикл №138Д) зафиксировано появление сигнала К06L005 =1, который

334

расшифровывается как «повышение давления в реакторном пространстве (РП) до 0,15 кгс/см2» (в результате разрыва одного или нескольких технологических каналов). Примечание: В качестве вторичного показывающего и сигнализирующего прибора о повышении давления в РП использовался КПД 1-517 со шкалой 0- 0,4 кгс/см2 и временем пробега шкалы 5 сек. Уставка АЗ по давлению в РП была равна 0.15 кгс/см2, время достижения этой уставки было оценено в 1,5 сек [18]. Т.о., приход скачка уплотнения к датчику от разрушившихся труб ТК, без учета времени распространения волны давления в РП, должен быть отнесен к промежутку времени между 01 ч 23 мин 47 сек и 01 ч 23 мин 48 сек 01 ч 23 мин 49 сек – сигнал «нет напряжения = 48 В», сигналы «неисправность исполнительной части 1АР, 2АР»; Последний цикл ДРЕГ, который был записан “Скалой”, закончился в 01ч 23 мин 49 сек. Далее произошло отключение всего оборудования “Скалы”, что можно объяснить обесточиванием секций надежного питания ННА, на которые были подключены потребители первой категории. Цикл №138Д охватывает интервал в две секунды, с 47 по 49-ю. Поэтому обесточивание потребителей первой категории следует считать случившимся в двухсекундном интервале, но не позднее 01ч 23 мин 49 сек. 01 ч 24 мин – сделана запись (в оперативном журнале СИУРа) о сильных ударах, и о том, что стержни СУЗ остановились, не дойдя до нижних концевиков; выведен ключ питания муфт. С 01 ч 23 мин 48 сек до 01 ч 40 мин 35 сек – программа ДРЭГ не работала (16 мин 47 сек) из-за исчезновения электропитания. Погасло освещение. Парный вариант работы «Скалы» был включен в 01 ч 36 мин. Трегуб Ю.Ю. [13]: «БЩУ дрожал. Но не как при землетрясении. Если посчитать до десяти секунд - раздавался рокот, частота колебаний падала. А мощность их росла. Затем прозвучал удар. Я, из-за того, что был ближе к турбине, посчитал, что вылетела лопатка. Но это просто субъективное, потому что я ничего такого никогда не видел <...> Киршенбаум крикнул: «Гидроудар в деаэраторах!» Удар этот был не очень. По сравнению с тем, что было потом. Хотя сильный удар. Сотрясло БЩУ. И когда СИУТ крикнул, я заметил, что заработала сигнализация главных предохранительных клапанов. Мелькнуло в уме: «Восемь клапанов <...> открытое состояние!» Я отскочил и в это время последовал второй удар. Вот это был очень сильный удар. Посыпалась штукатурка, все здание заходило <...> свет потух, потом восстановилось аварийное питание. Я отскочил от места, где стоял, потому что ничего там не видел. Видел только, что открыты главные предохранительные клапаны. Открытие одного ГПК - это аварийная ситуация, а восемь ГПК - это

335

уже было такое <...> что-то сверхъестественное <...> Единственное - у нас была надежда, что это ложный сигнал в результате гидроудара. Все были в шоке. Все с вытянутыми лицами стояли. Я был очень испуган. Полный шок. Такой удар - это землетрясение самое натуральное. Правда, я все-таки считал, что там, возможно, что-то с турбиной. Столярчук крикнул: «Включите аварийную подпитку деаэраторов!» Поскольку Акимов был занят, все заняты, я выполнил эту команду. Побежал открывать <...> открыл. К арматуре панелей безопасности - она обесточена. Акимов дает мне команду открыть ручную арматуру системы охлаждения реактора. Я вам говорил, какая у него арматура... Кричу Газину - он единственный, кто свободен, все на вахте заняты: «Бежим, поможем». Выскочили в коридор, там есть такая пристройка. По лестнице побежали. Там какой-то синий угар <...> мы на это просто не обращали внимания, потому что понимали, насколько все серьезно <...> свое задыхание я ни во что не ставил <...> По лестнице на 27 отметку выскочили, язык уже не глотает, нас потом расспрашивали, мы начали потом понимать, что к чему <...> Примчались. Я был впереди, я эти помещения знал как дважды два. Дверь там деревянная. Только я выхватил дверь - она была, видимо, набухшая - как меня сразу ошпарило паром. Я туда сунулся, чтобы внутрь войти, но не выдержал дальше - там находиться невозможно было Я вернулся, доложил, что помещение запарено. Здесь появился начальник смены Перевозченко. Схватил меня и говорит: «Пошли на улицу, увидишь, гидробаллоны развалились». Я выскочил на улицу, реально помню, что рядом были Ювченко и Перевозченко. Вижу: эти гидробаллоны огромные - как спички, валяются внизу... Потом <...> а, вот что было. Как только я это доложил, СИУБ кричит, что отказала арматура на технологических конденсаторах. Ну, опять я - я ведь свободен. Надо было в машзал <...> Нашел старшего оператора <...> но тут, конечно, что я увидел <...> В машзал нельзя было проскочить через дверь. Я открываю дверь - здесь обломки, похоже, мне придется быть альпинистом, крупные обломки валяются, крыши нет <...> Кровля машзала упала - наверно, на нее что-то обрушилось <...> вижу в этих дырах небо и звезды, вижу, что под ногами куски крыши и черный битум, такой <...> пылевой. Думаю - ничего себе <...> откуда эта чернота? Такая мысль. Это что - на солнце так высох битум, покрытие? Или изоляция так высохла, что в пыль превратилась? Потом я понял. Это был графит. Я взял Перчука с собой, и мы начинаем открывать арматуру на технологическом конденсаторе.

336

Позже на третьем блоке мне сообщили, что пришел дозиметрист и сказал, что на четвертом блоке 1000 микрорентген в секунду, а на третьем – 250 <…> Встречаю Проскурякова в коридоре. Он говорит: «Ты помнишь свечение, что было на улице?» - «Помню». – «А почему ж ничего не делается? Наверно, расплавилась зона...» Я говорю: «Я тоже так думаю. Если в барабан-сепараторе нет воды, то это, наверно, схема «Е» накалилась, и от нее такой свет зловещий». Я подошел к Дятлову и еще раз на этот момент ему указал. Он говорит: "Пошли". И мы пошли по коридору дальше. Вышли на улицу, и пошли мимо четвертого блока <...> Под ногами - черная какая-то копоть, скользкая. Кто-то еще был с нами. Впереди Дятлов, я за ним, а третий увязался за нами - по-моему, кто-то из испытателей, из посторонних людей, любопытных. Я его чуть матом не отсылал, чтобы он не лез; мне уже стало ясно, что здесь <...> Но он шел за нами <...> Если человек хочет<…> Прошли возле завала... я показал на это сияние <...> показал под ноги. Сказал Дятлову: «Это Хиросима». Он долго молчал <…> шли мы дальше <...> Потом он сказал: «Такое мне даже в страшном сне не снилось». Он, видимо, был <...> ну что там говорить...» Дятлов А.С. [14]: «Ушел с блочного щита с намерением посмотреть обстановку в реакторном зале, куда выходит верх реактора. Не дошел. Встретил операторов газового контура И. Симоненко, В. Семикопова и операторов центрального зала О. Генриха и А. Кургуза. Толя Кургуз был страшно обожжен, кожа лица и рук свисает клочьями. Что под одеждой - не видно. Сказал им быстро идти в медпункт, куда уже должна прийти машина скорой помощи. Игорь Симоненко сказал, что здание реакторного цеха разрушено. Быстро прошел еще несколько метров по коридору на десятой отметке, выглянул из окна и увидел <...> точнее не увидел, ее не было, - стены здания. По всей высоте от семидесятой до двенадцатой отметки стена обрушилась. Что еще - в темноте не видно. Дальше по коридору, вниз по лестнице и из здания наружу. Медленно иду вокруг здания реакторов четвертого, затем третьего блоков. Смотрю вверх. Есть на что посмотреть, но, как говорится, глаза бы мои не глядели <...> на такое зрелище. Несмотря на ночь и плохое освещение, видно достаточно. Кровли и двух стен цеха как не бывало. В помещениях через проемы отсутствующих стен видны местами потоки воды, вспышки коротких замыканий на электрооборудовании, несколько очагов огня. Помещение газобаллонной разрушено, баллоны стоят наперекосяк. Ни о каком доступе к задвижкам речи быть не может, прав В. Перевозченко. На кровле третьего блока и химцеха несколько очагов пожара, пока еще небольших.

337

Видимо возгорание происходило от крупных фрагментов топлива, выброшенных взрывом из активной зоны. Может и от графита, хотя при мощности 200 МВт графит имел температуру не больше трехсот пятидесяти градусов и, пролетев по воздуху, должен был охладиться. Но диспергированное топливо могло внедриться в графит, и тогда он разогревался бы и после вылета из зоны. Правда, это сомнительно. Я не видел на земле светящихся кусков графита. И не светящихся не видел, хотя еще раз позднее обходил по улице оба блока. Но вниз я не смотрел, крупных кусков под ноги не попалось, так что не споткнулся ни разу. Около помещения резервного пульта управления третьего блока стоят пожарные машины. У шофера одной из них спросил, кто старший, и он показал на идущего человека. Это был лейтенант В. Правик, в лицо я его знал. Сказал Правику, что надо подъехать к коллектору пожарного трубопровода, идущего на кровлю. Рядом находился и гидрант для подключения. Пожарные машины стали разворачиваться, а я поднялся на щит управления третьего блока. У начальника смены третьего блока Ю. Багдасарова справился, мешает ли что работе. Он ответил: "Пока нет, осмотрели доступные места". Лица операторов совершенно явно спрашивают - что?! Однако вслух ни одного вопроса. Дали препарат для йодной профилактики. Принял, и ничего не сказав им, ушел. А что я мог сказать? О причинах катастрофы даже и не думал в то время. Впервые начал пытаться сообразить, когда уже отвезли в больницу. Раньше не считал нужным, и было чем заниматься. При обходе блоков снаружи начала прорисовываться картина, понял - реактор загинул. Представлял себе так: разорвались технологические каналы, в результате чего в реакторном пространстве поднялось давление и оторвало верхнюю двухтысячетонную конструкцию, пар устремился в зал и разрушил здание, верхняя конструкция после этого "села" на место. Что ее подбросило, и она стала на ребро - до этого я не додумался, да дела это не меняло. С этого момента реактор четвертого блока для меня стал существовать только как источник опасности для оставшихся блоков. Придя на щит управления четвертого блока, приказал А. Акимову остановить запущенные после взрыва насосы, поскольку воду от них в реактор подать не удастся из-за разрушения арматурного узла, и незачем это делать по прошествии получаса после взрыва. Все что могло произойти в отсутствии охлаждения, уже произошло. В дальнейшем мы никаких мер к этому не принимали.

338

И еще я, наверное, виноват, что в той круговерти не объяснил никому - погиб реактор и охлаждать его не надо. Даже Саше Акимову ничего не объяснил. После первого обхода блока понял всю бесполезность и просто сказал Акимову остановить насосы, запущенные сразу после взрыва по моему же распоряжению. Считал Сашу грамотным инженером и ему понятно мое распоряжение об остановке насосов. Да я думаю, что он и понимал, а его участие в подаче воды на реактор объясняется стремлением хоть что-то делать. Как я уже писал, с Брюхановым В.П. у нас на эту тему разговора не было, Фомина Н.М. 26 апреля я не видел вовсе и по телефону не разговаривал. Кстати, и Ю. Багдасарову Фомин не запрещал остановку третьего блока и вообще никто не запрещал после моего распоряжения». И. Казачков [13]: «Почему ни я, ни мои коллеги не заглушили реактор, когда уменьшилось количество защитных стержней? Да потому что никто из нас не представлял, что это чревато ядерной аварией. Мы знали, что делать этого нельзя, но не думали <...> Никто не верил в опасность ядерной аварии, никто нам об этом не говорил. Прецедентов не было. Я работаю на АЭС с 1974 года, и видел здесь гораздо более жестокие режимы. А если я аппарат заглушу - мне холку здорово намылят. Ведь мы план гоним... И по этой причине - по количеству стержней - у нас ни разу остановки блока не было. Ю. Щербак - А если бы вы остановили реактор при снижении запаса стержней ниже допустимого. Что бы вам было? - Я думаю, с работы выгнали бы. Определенно бы выгнали. Не за это, конечно. Но придрались бы к чему-нибудь. Именно этот параметр - количество стержней - у нас не считался серьезным. По этому параметру, кстати, «защиты от дурака» не было. И до сих пор нет. Защит очень много, а вот по количеству стержней нет <…> Но, конечно, ребятам не следовало поднимать мощность после ее падения. Если бы они не подняли мощность, у них не было бы такого тяжелого "отравления" реактора и не было бы взрыва. Здесь сыграли свою роль моральные факторы. И хотелось до конца довести испытания. Ю. Щербак - А вы бы это сделали, Игорь Иванович? - Пожалуй, да. Ю. Щербак - Вы бы сами это сделали или по приказу? - Думаю, что по приказу. Дятлов приказал поднимать мощность. И я бы дал команду на подъем. Ю. Щербак - Это было самое роковое решение? - Да. Это было роковое решение...».

339

назад дальше